Шкура дьявола - [28]

В толпе появилось что-то сверкающее металлом и дело приняло более серьезный оборот. Ни в коем случае нельзя падать – затопчут даже просто бабушки, я уже молчу про опасность женских каблучков и мужских ботинок.

Я стал бить ребром книги в лица, которые, как мне казалось, принадлежали нападающим несущим наибольшую опасность, но сил уже не осталось. Подумав: «Как хорошо, что нет рядом Ийки!!!» – я решил предпринять последний отчаянный рывок в этой бесноватой тишине шарканья, тяжелого дыхания и злобы, еще вчера просто не имеющей почвы для возгорания.

Кажется другой офицер уже упал и были видны периферийным зрением чьи-то прыжки, наверняка на нем – эта мерзость придала сил и ухватившись за верхние поручни, я рванул перебирая руками по ним в его сторону, одновременно отталкиваясь ногами обо что попало.

Взвившись над головами таким образом, по всей видимости, я потерялся для преследователей, но на время. Кто-то рявкнул: «Топчиии – упал!». Плюхнувшись сверху на двух молодцов особо ретиво старавшихся, как оказалось, над капитаном, мне хватило сил двинуть в кадык самому здоровому и толкнуть вслед ему того, что поменьше. Первый захрипел и закашлял, остальные отступили, вопросительно глядя на меня, по всей видимости принимая за гражданское лицо – ибо о форме напоминал лишь цвет разорванной рубашки:

– Ты че, паря, это же «сапог»,[14] они Родину предали! Вчера нас танками давили!.. Отойди, а то и тебя… – Но договорить они не успели, оказывается электричка уже была на станции, двери резко раскрылись и… не зря на стеклах каждой из них есть надпись: «Не прислоняться». Человек, в которого я уперся спиной, потерял опору в виде дверей и как пробка, под давлением, вылетел на платформу, следом и я, за воротник потянув капитана.

Свалившись друг на друга и уже не в силах подняться, мы проводили взглядом отходивший поезд. Глубоко вдохнув и запрокинув голову я смотрел на потолок вестибюля станции, как на чистое, голубое небо, пока чьёто кряхтение не привело в себя:

– Мужики…, это…, не обессудьте…, это дайте вылезти…, я то к вам лично ничего… Я просто того… – этого вот… – Перевернувшись на бок и выпустив из-под себя кого-то, я попытался подняться, но не вышло – ноги дрожали, кисти рук не слушались, а кое-где распухли. Во рту песок и кровь, но все зубы на месте. Кто-то помог добраться до скамейки, кто-то вызвал администрацию и милицию, последняя, правда так и не явилась – видимо своих забот предостаточно. Чуть отдышавшись и растолкав второго, мы добрались до уборной, предоставленной дежурной по станции – не перестающей охать по этому поводу старушке, и привели себя в порядок. Оказывается кто-то из вагона, где все произошло, собрал наши вещи и вернувшись на обратной электричке привез нам.

Видно люди отчужденные от культуры и морали становятся разрушителями, но есть и те, которые способны в любом случае сопротивляться этому, оставаясь способными на личное мнение и поддержания в себе моральноэтических норм, до последнего оставаясь теми, кем пришли в этот мир. Кстати, мой изодранный китель, фуражку и даже книгу вернула пожилая, худенькая женщина. Смотря на нас с сожалением, она просила простить тех, от кого нам досталось, говоря, что уже на следующей станции, когда она все это подбирала, те что хотели нам отомстить, якобы за поруганную нами демократию, испытывали если не стыд, то угрызение совести под осуждающими взглядами большинства пассажиров, ведь почти никто тогда не знал доподлинно, что же все таки произошло в те дни у Белого дома, и почти все, за редким исключением, были взвинчены и растеряны. Возможно мы просто попали под горячую руку, а возможно… всё имеет свои причины.

Однозначно одно – армия перестала быть гарантией мира и спокойствия, а скоро и вовсе потеряла свою необходимость обществу, которое позволило сократить ее, буквально взрезая живую плоть, на половину!

Через некоторое время это забылось, но осталось ощущение неожиданности и неподготовленности к таким быстрым и диаметрально противоположным переменам. Как хорошо, что рядом в этот злополучный день не было Ии – в ее положении могло случиться непоправимое, а как более слабой, ей могло достаться сильнее многократно – человек слеп в своей ненависти, тем более в той, которую объяснить в последствии он не и в состоянии!

Многих трудов мне стоило привести себя в порядок таким образом, что бы супруга ничего не заметила, но тщетно. Такое впечатление, что она все знала уже в момент происходящего, и уже к обеду телефон дежурного разрывался. Пришлось объясняться, а после отпроситься у командира на один час, что бы показаться в доказательство своей почти целостности. Ух уж эти женские прозорливость и интуиция и еще что-то, что меня иногда даже настораживало, что перешло супруге по наследству от матери – какое-то видение и человека, и каких-то моментов его жизни. Эх, девочки мои, девочки мои, не тот мужик на пути вашем жизненном попался!!!

Свобода – ответственность

Сбивающиеся в один ком события, обрастающие, все новыми обещаниями верхов и полным не пониманием происходящего низами, вперемежку с недовольством и недоверием, не прибавляли ни надежды, ни оптимизма, но не это делало выбранные устои в виде службы военной шаткими и сомнительными, а вообще отношение к офицерскому корпусу. Именно их, еще юношей, желающими стать офицерами, выбор, сделанный ими в молодые годы, сейчас признавался кем-то наверху ничтожным, не нужным и ошибочным.