Школьный год Марины Петровой - [53]

— Ну… вот я не знаю, как сказать, но только понемножку — это неинтересно, — настаивала. Марина. — Интересно так, как Тося: и работает много, и учится, и танцует.

— Да почему же надо обязательно много работать?

— Тише, ребята! — сказала Вера. — Я, кажется, понимаю, что хочет сказать Марина. Она не про то говорит, что люди, будут МНОГО ЧАСОВ работать при коммунизме, а что работе они будут уделять много своего творческого труда, мыслей, чувств. То-есть — что им интересно будет работать. Так я тебя поняла, Марина?

— Так! — обрадованно сказала Марина.

— Вера, скажите, а что всё-таки важнее будет при коммунизме: работа, наука или искусство? — спросила Светлана.

— Я думаю, всё будет важно.

— Нет, вы подробней! — попросила Марина. — Расскажите нам, пожалуйста, про коммунизм.

— Да-да, расскажите! — поддержали ребята. — Нам в школе рассказывали, но хочется побольше узнать.

Вера улыбнулась и оглядела их. Сумерки сгущались, и ей не было видно лиц.

— Зажжём свет? — спросила она.

— Нет, так лучше слушать. Рассказывайте, Вера!

— Ну хорошо, попробую, — сказала Вера. — Хотя я не уверена, что сумею это сделать… Марина, мне кажется, правильно сказала о том, как люди будут работать при коммунизме: интересно, умело, с душой!

— Да ведь у нас в СССР уже сейчас так работают, — сказал Лёва.

— Правильно. У нас, в отношении наших людей к труду, уже есть начало коммунизма. А при коммунизме люди так овладеют трудом, так много будут знать, природные богатства будут добываться в таком большом количестве, что работать будет ещё интересней и легче.

Но мне кажется, ребята, неправы те, которые думают, что при коммунизме человек будет всё делать понемножку — и инженером будет понемножку и художником…

Мне кажется, если уж человек будет инженером — то ещё лучшим, чем сейчас! Он будет замечательным инженером, но труд его будет так организован, что у него будет оставаться гораздо больше времени и на занятия искусством.

А если человек захочет стать музыкантом — то и музыкантом он будет ещё лучшим, чем сейчас, — продолжала Вера, глядя на ребят. — Но и другими знаниями он будет владеть глубже, чем теперь, и будет заниматься и трудом и спортом.

Вы слушали недавно всем отрядом оперу «Князь Игорь». Вы знаете, что её написал один из лучших химиков своего времени — композитор Бородин. Но таких людей было раньше немного. А при коммунизме это станет, наверно, обычным явлением. Искусство глубоко войдёт в жизнь каждого человека…

Вера замолчала, и ребята тоже сидели молча. Каждый о чём-то думал.

— Нет, — вдруг решительно сказал Митя, — при коммунизме я это ещё понимаю — играть и работать. А вот сейчас? Ведь строители сейчас нужнее, чем музыканты, — вы как думаете, Вера? — И он ожесточённо взъерошил волосы. — Вот кончу семь классов — и пойду в строительный техникум!

— Поедешь строить новые города? — сказала Марина. — Или каналы, моря…

— А музыка? — спросила Галя.

— Галка, понимаешь, — сказала с волнением Марина, — Митя прав: я тоже хотела бы сама, своими руками строить, а музыка — это потом, когда всё построим.

— Ну нет, — запротестовала Галя, — а я бы не могла жить без музыки. Ну, вечером хоть поиграть, после работы…

Она сказала это таким жалобным голосом, что все засмеялись.

— А я разве не хочу играть? — удивилась Марина.

— Да играйте себе на здоровье! — сказал Лёва. — Это только при капитализме рабочие должны работать, работать — и больше ничего. У нас разве так? А уж при коммунизме…

Тут все заговорили разом. Правда, как же это будет при коммунизме?

Ведь интересно строить, очень интересно, а играть — тоже.

— Строить для всех и играть для всех, — сказала Вера, оживлённо глядя на ребят. — Знаете, ребята, я ведь сама не раз об этом думала: то ли я делаю, что нужно, вот сейчас? Насчёт будущего у меня сомнений никогда не было. Я думаю, при коммунизме музыка будет жить так широко, как мы сейчас себе даже не представляем. Но вот сейчас, теперь, когда нужно ещё так много сделать нужного, важного!.. И знаете, ребята, несколько случаев меня убедили… — Она посмотрела на всех: — Рассказать?

— Ну конечно, рассказать!

— Вот первый случай, — сказала Вера. — Это со мной было, когда я играла в госпитале бойцам, во время войны, и помогала ухаживать за ними.

Мы часто играли, и я чувствовала, что бойцам это было приятно и они отдыхали, слушая музыку, особенно свои родные песни. Но они как-то, как мне казалось, снисходительно относились к моей музыке. А я старалась им играть, кроме песен, пьесы полегче — думала, что серьёзная музыка им будет непонятна…

Но вот один раз — это было после нашей победы под Сталинградом — я стала играть им Чайковского и Генделя. Настоящую, серьёзную музыку.

Знаете, ребята, как они меня тогда слушали! И я чувствовала, что известие о нашей первой большой победе и все их чувства, и страдания, и надежды — всё это воплотилось в это время в музыке. Музыка как будто всё прояснила и сказала им яснее ясного, яснее всех их мыслей, что жизнь победит.

Мне один молоденький боец сказал потом об этом. И другие говорили — не так, конечно, как я вам сейчас говорю, но я поняла их. А один раненый сказал: «Наконец-то вы нам настоящую музыку сыграли!»