Школьные проблемы глазами врача - [5]

Сейчас ученые проводят много исследований по выяснению роли медиального коленчатого тела в развитии дислексии (нарушению при обучении чтению) и других расстройств речи и языка. В этой структуре есть большие клетки, которые быстро обрабатывают слуховые импульсы. Рядом со слуховым центром находится аналогичный центр для зрительных импульсов — латеральное коленчатое тело. Как показывают исследования, скорость работы слухового центра связана с расшифровкой фонем, а скорость работы зрительного центра — со способностью к письменной орфографии. Вероятно, согласованная работа этих центров помогает быстро читать. Но у людей с дислексией имеются выраженные нарушения в обоих этих центрах.

Итак, какую информацию дают врачу слуховые вызванные потенциалы ребенка? Каждый потенциал, каждая реакция у здорового ребенка проявляется через строго определенное время после слухового сигнала. Таким образом, у ребенка с нарушениями восприятия речи мы можем увидеть, где именно произошла задержка, замедление прохождения слухового импульса, то есть — где в стволе мозга нарушен участок пути, затрудняющий нормальное движение импульса. У детей с речевой патологией и «школьными проблемами» мы постоянно находим эти нарушения, причем тяжесть нарушений соответствует величине задержке прохождения слухового сигнала. На картинке некоторые слуховые потенциалы при этом деформируются, резко уменьшаются в размерах.

Слуховые вызванные потенциалы — великолепный инструмент для диагностики нарушений ствола. Мало того, что этот метод помогает в постановке диагноза — он позволяет объективно оценить качество лечения. Очень жаль, что этот метод распространен крайне недостаточно и большинство врачей -неврологов не знакомы с ним. 

Глава 3. Все мы родом из родов, или концепция родовой травмы А. Ю. Ратнера

Я специально так много говорю о стволе мозга, чтобы подвести вас к пониманию проблемы родового травматизма, недостатка кислорода (гипоксии) и нарушениям кровообращения во время родов. Никто не скажет лучше о концепции родового травматизма, чем ее автор, профессор кафедры детской неврологии Казанского института усовершенствования врачей Александр Юрьевич Ратнер.

Александр Юрьевич много раз приезжал в Петербург с лекциями, всегда останавливаясь в моем доме. Вечерами мы долго беседовали, и беседы эти сохранились в памяти. Свое последнее интервью А. Ю. Ратнер дал журналисту Наталье Карнаух, работавшей в нашем центре «Прогноз» и готовившей научные сборники по детской неврологии, и я бережно храню магнитофонную кассету с этой записью. Вот отрывки из интервью.

 Бывает, что научному работнику в жизни повезет. Мои друзья неврологи, московские и ленинградские, считают, что мне просто повезло, и я с ними согласен: натолкнулся сначала на одну необычную проблему, потом на вторую, потом на третью... И некоторые из них оказались не совсем банальными и — совсем не банальными.

Молодость была связана с проблемами, которые за рубежом не изучались или почти не изучались. Это редко бывает, чтобы что-то такое не изучалось за рубежом и сначала изучалось у нас. Речь шла о проблеме шейного остеохондроза у взрослых. То, что сейчас оказалось самой распространенной болезнью человечества. Это сейчас каждая домохозяйка знает, что есть какой-то хондроз, от которого все страдают. Первая моя книжка называлась «Шейная мигрень», речь в ней шла о мозговых нарушениях у обладателей шейного остеохондроза. Мне повезло, она оказалась первой в литературе, посвященной шейному остеохондрозу... Удалось обнаружить, что множество вариантов головных болей, головокружения, нарушения зрения, слуха, даже сердечные нарушения, подскоки артериального давления и многие-многие другие беды связаны с так называемым остеохондрозом позвоночника...

А потом в 33 года я стал доктором наук, что, в общем, непривычно для клинической медицины, и получил предложение основать кафедру детской неврологии. И я решил не отказываться. Попробовал, поехал в Москву на месяц, чтобы перенять их опыт детской неврологии. И через месяц понял, что я самый счастливый человек, мне в руки дали то, что нужно было делать...

Потому что это было страшно и грустно. Эти клиники в Москве — их было две-три, они были в ужасном положении, в ужасном помещении.

И главное, что они были, так сказать, малоперспективны. Они не использовали того, что во взрослой классической неврологии есть.

А отсюда комплекс суррогатных, с точки зрения казанцев, диагнозов ДЦП.

Таких детей миллионы. А «детский» — только за то, что ребенок, «церебральный» — за то, что мозговой, паралич — ясно... На самом деле у многих таких детей нет никакого паралича, нет ничего церебрального...

Есть такое понятие «топическая диагностика», от слова «топика», то есть «локализация». И я считал, весь мир считает, что в неврологии без топики нельзя. А в детской неврологии — можно?

С самого начала мы избрали ключ — все начинается с детства. Помните, Сент-Экзюпери: все мы родом из детства... Мы это переиначили на свой медицинский смысл и решили применить к новорожденным. Первое, что я сделал, разрушил все эти вековые представления о принципах осмотра новорожденных и решил взять на вооружение все то лучшее, что есть в классической неврологии взрослых. Если ручка не двигается — парез ручки, если ножка не двигается — значит, что-то с ножкой. Причем, должны сказать где, какое, что сломали?.. Оказалось в процессе родов.