Школьные дни Иисуса - [3]
Он, Симон, снимает ботинки и рубашку.
– Ну, раз ты настаиваешь, я попробую. Хотя, скажу я тебе, для утки спасение может быть не таким, как ты себе думаешь. Возможно, для нее спасение состоит и в том, чтоб люди оставили ее в покое.
Пришли еще несколько сборщиков винограда.
– Не лезь, давай я, – говорит мужчина помоложе.
– Нет. Ты добрый человек, но это мой ребенок затеял. – Он снимает штаны и в одних трусах заходит в бурую воду. Почти без всплеска рядом возникает пес. – Уйди, Боливар, – бормочет он. – Меня спасать не нужно.
Сгрудившись на берегу, сборщики смотрят, как уже немолодой господин с телосложением уж более не таким, какое было во дни его работы грузчиком, потакает своему ребенку.
Запруда мелкая. Даже в самом глубоком месте вода не поднимается выше его груди. Однако в мягком иле на дне почти не двигаются ноги. Нипочем ему не поймать селезня с перебитым крылом, что плещется на поверхности рваными кругами, не говоря уж об утке-матери, которая теперь уже добралась к дальнему берегу и вместе с выводком уковыляла в заросли.
Дело за него делает Боливар. Призраком скользнув мимо, лишь голова торчит из воды, он догоняет раненую птицу, тисками смыкает на бессильном крыле челюсти и волочет птицу к берегу. Поначалу селезень буйно сопротивляется, бьется и плещет, но потом вдруг словно сдается и смиряется с судьбой. Когда он, Симон, вылезает из воды, утка уже на руках у молодого человека, предложившего сплавать вместо него, а дети с любопытством осматривают птицу.
Хоть и изрядно уже над горизонтом, солнце едва согревает его. Он, дрожа, натягивает одежду.
Бенги – тот, кто бросил камень, из-за которого и возникла сумятица, – гладит совершенно безучастную птицу по голове.
– Пожалей птичку за то, что ты с ней сделал, – говорит молодой человек.
– Мне ее очень жалко, – бормочет Бенги. – А мы можем ей крыло вылечить? Может, дощечку привяжем?
Молодой человек качает головой.
– Это дикое созданье, – говорит он. – Не станет бинты носить. Не беда. Эта утка готова умереть. Она приняла это. Посмотри. Посмотри ей в глаза. Она уже мертва.
– Пусть поживет у меня на койке, – говорит Бенги. – Я ее кормить буду, пока она не поправится.
– Отвернись, – говорит молодой человек.
Бенги не понимает.
– Отвернись, – говорит молодой человек.
Он, Симон, шепчет Инес, которая тем временем вытирает мальчика:
– Не дай ему смотреть.
Она вжимает голову мальчика к себе в подол. Он сопротивляется, но она держит крепко.
Молодой человек стискивает утку между колен. Стремительное движение – и все кончено. Голова теперь неловко болтается, пленка затягивает глаза. Молодой человек вручает тушку в перьях Бенги:
– Иди похорони его, – приказывает он. – Давай.
Инес отпускает мальчика.
– Идите вместе, – говорит ему он, Симон. – Помоги похоронить птицу. Чтобы твой друг все сделал как следует.
Чуть погодя мальчик находит их с Инес на винограднике.
– Ну как, похоронили бедную утку? – спрашивает он.
Мальчик качает головой.
– Мы не смогли вырыть яму. У нас лопаты не было. Бенги спрятал ее в кустах.
– Нехорошо это. Когда день закончу, пойду и сам похороню. Покажешь мне где.
– Зачем он это сделал?
– Зачем молодой человек освободил его от страданий? Я тебе уже объяснил. Потому что утка со сломанным крылом была бы беспомощна. Перестала бы есть. И зачахла бы.
– Нет, зачем Бенги это сделал?
– Я уверен, что это он не со зла. Просто камни кидал, ну и так вышло.
– А детки тоже умрут?
– Конечно, нет. У них есть мама, она о них позаботится.
– Но кто же будет давать им молоко?
– Птицы – они другие, не как мы. Они не пьют молоко. Но вообще молоко дают матери, а не отцы.
– А они найдут себе padrino?
– Вряд ли. Не думаю, что у птиц бывают padrino – так же, как и молоко. Padrino – это человеческая затея.
– Ему не жалко – Бенги. Он сказал, что ему жалко, но на самом деле нет.
– Почему ты так думаешь?
– Потому что он хотел убить эту утку.
– Я не согласен, мой мальчик. Вряд ли он до конца понимал, что делает. Он просто швырялся камнями, как все мальчишки. В глубине души он не собирался никого убивать. А потом, когда увидел, какое красивое созданье эта птица, когда увидел, какой ужас натворил, он раскаялся и ему стало жалко.
– Ему не стало жалко. Он мне сам сказал.
– Если сейчас не жалко, значит, скоро будет. Его совесть не даст ему покоя. Так люди устроены. Если мы делаем плохое, радости нам от этого никакой. Нам совесть не дает.
– Да он сиял! Я видел! Он сиял и швырял камни изо всех сил! Он хотел их всех убить!
– Не знаю, что ты подразумеваешь под сиянием, но даже если он сиял, даже если швырялся камнями, это не доказывает, что в глубине души он хотел убить птиц. Мы не всегда способны предвидеть последствия наших действий – особенно в молодости. Не забывай: он сам предложил выходить птицу со сломанным крылом, поселить ее у себя на койке. Что еще мог он сделать? Отозвать назад брошенные камни? Не получится. Прошлое не переделать. Что сделано, то сделано.
– Он ту птицу не похоронил. Просто бросил в кусты.
– Мне очень жалко, но птица мертва. Мы не можем ее оживить. Мы с тобой сходим ее похоронить, как только дневная работа закончится.
