Школа жизни. Честная книга: любовь – друзья – учителя – жесть - [21]

Раззудись, плечо, размахнись, рука,

Ты пахни в лицо, ветер с полудня!

Освежи, взволнуй степь просторную.

Упади, трава подкошенная,

Поклонись, цветы, головой земле!

Это случилось, когда я училась в третьем классе. Второй случай произошел, когда я училась уже, наверное, в пятом. Светлана Алексеевна задала нам выучить стихотворение Лермонтова «Бородино», которое мне как раз очень нравилось. Я прочитала его, что называется, на «пять», но Светлана Алексеевна сказала, что я читала невыразительно, и поставила мне четверку. Наверное, я просто очень торопилась, когда читала. Но я опять обиделась и опять запомнила. А так мы всегда существовали с ней душа в душу.

Мы всегда пристально наблюдали за тем, как и во что одевается наша дорогая Светлана Алексеевна. У нас даже существовали особые приметы: если Светлана Алексеевна приходила в темно-вишневом платье с отделкой из машинной вышивки, значит, настроение у нее доброе; если в светло-сером костюме – стало быть, сегодня будет строжить. Вообще набор туалетов у наших учителей был минимальным, и мы все их наряды знали наизусть. Но вот однажды Света пришла в школу в черном пиджаке (никогда прежде и никогда потом мы ее в нем не видели). Ну, чернее дня у нас не было! Что такое у нее произошло накануне, мы так никогда и не узнали, но не дай бог пережить еще один такой день. Мало того, что она наставила кучу двоек и троек по разным предметам – ведь она вела у нас и русский, и арифметику, и чтение, и труд, и рисование, и физкультуру – кончился этот знаменательный день тем, что на последнем уроке (русского языка) она сломала указку о парту, на которой сидели две наши непроходимые троечницы – Шура Беднова и Зинка Бокарева, – до того они достали ее своей дуростью. Накричавшись на них, Светлана Алексеевна сказала: «Танечка, выйди к доске, хоть ты меня порадуй». И я гордо-прегордо вышла и ответила все, как полагается. Весь класс взирал на меня с надеждой, а Светлана Алексеевна – и впрямь с благодарностью. И это я запомнила на всю жизнь.

Я помню нашу Светлану Алексеевну в черном трикотажном спортивном костюме, пряменькую, стройную, когда она проводила у нас уроки физкультуры. Мы занимались с ней не в спортивном зале, а в рекреации на пятом этаже, где и находилась наша классная комната. Во втором классе мы учились в первую смену, и наша классная комната была на втором этаже. Рядом с нами располагался второй «А», которым руководила Людмила Николаевна, самая близкая подруга нашей Светланы Алексеевны. Они вместе закончили педучилище и вместе поступили на работу в нашу школу. В этом классе учились две очаровательные пискли – Ирочка Героева и Леночка Баранова. Время от времени одна из них стучалась к нам в дверь и тоненьким-претоненьким голоском произносила: «Светлана Алексеевна, Людмила Николаевна просила взять у вас кусочек мела», – и при этом заливалась очаровательным румянцем – от смущения. Я бешено ревновала нашу Свету к этим противным очаровашкам. Зачем она им улыбается? Ходят тут всякие… Я нахально считала, что все улыбки нашей Светы должны принадлежать мне, а еще, может быть, Валерику Никитенкову, ну и Люде Кривич с Аллой Некрашевич. А всяким там героевым и барановым пусть их Людмила Николаевна улыбается. Подумаешь, воображалы!

Мне повезло и не повезло с моей школой. Повезло во многом: это была очень порядочная школа, где работали очень порядочные люди, отличные педагоги и учителя, где была очень требовательная и строгая директриса, которая всегда ставила превыше всего благо своих учеников. Наш директор Екатерина Андреевна Жердина, или Екатерина Вторая, как ее называли за глаза, сумела сразу же собрать очень хороший преподавательский состав. Жила она прямо в здании школы, где у нее была отдельная квартира с отдельным входом. Семьи у нее не было, все свои силы она отдавала школе. Несмотря на то что наша школа была совсем новой, мы очень быстро обросли хорошими традициями, присущими старым школам со стабильным педагогическим коллективом.

Мне кажется, в нашей школе не было того, что называется текучкой кадров. Очень многие учителя, пришедшие в нашу школу в 1955 году, когда она только открылась, проработали в ней до тех пор, пока она не закрылась – из-за отсутствия учеников. Это произошло, когда уже наши дети практически выросли. Следовательно, и мы знали тех учителей, которым предстояло нас учить, и они знали нас еще до того, как мы начали у них учиться.

Каждое утро, когда мы приходили в школу, нас встречала Екатерина Андреевна. Обычно она стояла на лестничной площадке справа от раздевалки. Мы здоровались с нею, а она следила за тем, как мы раздеваемся и проходим к площадке слева, где у входа на лестницу, у самых дверей стояли двое дежурных и проверяли, есть ли у нас дневники. Если дневника не было, ученика заворачивали обратно – беги домой за дневником. Что было делать? С одной стороны дежурные не пускают, с другой – директриса стоит. Мимо нее не проскочишь, обязательно спросит, почему пытаешься пройти не с того хода. Мало того, еще у видит на тебе капроновые чулки или косу, прикрепленную шпильками на затылке, а не ленточками, – все, привет! – будет тебе проработка. Пока мы были маленькими, нас это не касалось, а когда подросли, столкнулись со строгими понятиями нашей директрисы о том, как должны выглядеть ученики. Патлатых мальчишек не допускали к занятиям, пока не постригутся. Ни о какой косметике, кольцах, серьгах в школе мы и не помышляли. Чулки полагались если не в резиночку, то ни в коем случае и не капроновые – только фильдеперсовые или фильдекосовые, желательно без шва. Крашеные и завитые волосы не поощрялись, хотя, конечно, ослушниц наголо не стригли. В общем, дисциплина в нашей школе приближалась к той, какая была в дореволюционном институте благородных девиц – ну, почти. Естественно, на переменах мы бегали по лестницам и коридорам, а мальчишки порой устраивали «кучу малу», и все вопили громкими голосами – только не при Екатерине Андреевне. Одно ее присутствие заставляло нас вести себя гораздо сдержанней – и учеников, и учителей.