Школа жизни - [7]

Проболел я более месяца. Перенес один за другим два тифа: сыпной и возвратный. Когда выписался из больницы, получил на несколько дней отпуск и поехал к родным, на «Красные ткачи».

— Может, тебе уже хватит? — осторожно спросила мать, когда я стал собираться в обратный путь, — Тебе еще только шестнадцать. Да и Коля воюет. Теперь пусть другие… А то вон ты какой слабый, худой, бледный… Не отдохнул еще.

— Нет, мама, меня ждут товарищи, — обняв ее, ответил я. — Поеду… Я же комсомолец.

Смахнув слезу и поцеловав меня, мама сказала:

— Уж очень ты рано повзрослел…

Отец стоял рядом и молчал. Только в ответ на последние слова матери, обнимая меня, сказал:

— Делай так, как подсказывает тебе совесть.

Я гордился и горжусь своими родителями. Нелегкую жизнь прожили они. Особенно трудно пришлось маме. Ее мать умерла рано, и воспитывалась она у дяди, ткацкого подмастерья. Потом своя семья, голодные годы и постоянная тревога за детей, которые рано покинули родительский кров.

Отец мой был родом из крестьянской семьи. Почти всю жизнь прослужил на фабрике. Еще до революции принимал активное участие в организации потребительского общества в поселке и был членом его правления. В годы Советской власти, когда национализировали фабрику, отец был избран членом ее правления. Как и мама, он очень благожелательно относился к складывающимся у меня политическим взглядам. Родители были уверены, что их сын выбрал правильный путь, и всячески меня поддерживали. За это я им бесконечно благодарен.

Вернувшись в отряд, я не застал Вани Баринова, не застал и Володи Уварова. Они оба отправились на Южный фронт. С Ваней я так больше и не встретился. Как сложилась его судьба, не знаю.

Наш отряд пополнялся новыми бойцами и продолжал выполнять ответственные задачи.

К этому времени Красная Армия продолжала успешно наступать. На востоке страны был разгромлен Колчак, на юге весной 1920 года пал последний оплот деникинской армии — Новороссийск. Кольцо фронтов, окружавшее молодое Советское государство, распалось. Но создалась новая угроза: на Украине и в Белоруссии начали наступление войска буржуазно-помещичьей Польши, а в Крыму активизировалась армия Врангеля. В ряде губерний подняли восстание эсеры, белогвардейцы, кулаки.

Все больше наглели кулаки и в Тамбовской губернии. Бандиты стали нападать на руководителей партийных ячеек, советских органов и групп бедноты, на отдельных коммунистов, на всех, кто активно участвовал в работе волостных и сельских Советов, кто помогал продовольственным отрядам найти спрятанный кулаками хлеб.

В июле 1920 года наш отряд по тревоге был срочно переброшен в Кирсанов. В уезде начался кулацко-эсеровский мятеж. Обманным путем под лозунгом «За Советы без коммунистов» кулакам удалось повести за собой значительную часть крестьянства, недовольного продразверсткой. Возглавил мятеж А. С. Антонов, еще до революции состоявший в партии эсеров. После Октября он втерся в доверие к советским властям и работал в Кирсанове начальником милиции.

В Кирсанове наш отряд и местные коммунисты были объединены в отряд по борьбе с бандитизмом. Срочно двинулись в село Иноковка, где, как стало известно, антоновцы зверски расправлялись с местным активом.

Первая атака на село, в котором засели бандиты, не увенчалась успехом, многие наши товарищи погибли. Получив подкрепление, отряд освободил Иноковку. Перед нашими глазами предстала страшная картина кулацкого изуверства.

Возле здания волисполкома лежали раздетые и изувеченные трупы. У одних были выколоты глаза, вырезаны языки, отрезаны уши, у других — распороты животы и внутрь насыпана пшеница, а на груди приколоты записки: «Продразверстка выполнена». У двух красноармейцев на спине были вырезаны звезды.

Уложив всех погибших в одно место, мы перед ними поклялись отомстить врагу, не давать бандитам пощады.

Эти жертвы я запомнил на всю жизнь. Особенно часто вспоминал о них в годы Великой Отечественной войны, они напоминали о себе даже во сне в севастопольском подземелье. Они всегда помогали мне различать, кто друг, а кто враг, подсказывали, как вести себя в самых трудных обстоятельствах.

Позднее мы вошли в отряд Маслакова, насколько помнится, работника губчека. Базировались в большом селе Инжавино. Отсюда делали вылазки против банд Антонова, которые к этому времени уже перешли к действиям большими силами.

В одном из боев наш отряд был разбит. Тем, кто остался жив, пришлось поодиночке добираться до своих. Казалось, я уже был в безопасности, как неожиданно натолкнулся на другой отряд бандитов. Поймали они еще двух бойцов нашего отряда — Салтанюка и Дмитрюка. Нас избили, а потом в одном нижнем белье бросили в каменный сарай с цементным полом, покрытым грязной соломой. Наверное, сразу бы расстреляли, но мы выдали себя за мешочников.

Была осень, ночи стояли холодные. В течение четырех суток нам не давали есть, а воду охранники черпали для нас из луж. На пятый день охрана с издевками предупредила, что утром в село прибудет карательный отряд.

— Вот тогда мы узнаем, что вы за мешочники.

Перед моими глазами вставали растерзанные в Иноковке люди. «Такой конец ждет, вероятно, и нас».