Школа жизни - [3]

Обойдя усиленную охрану, мы вышли на другую сторону станции, за пруд. Только там разрешалось стоять. На путях увидели царский поезд. Народу собралось много. Ждали, когда выйдет царь.

И вот кто-то выглянул из окна. Все закричали «ура!». Многие начали креститься, а кое-кто запел «Боже, царя храни».

— Так это не царь. Царь маленький, рыжий… А это высокий, черный.

Из вагона вышел здоровенный казак. На руках у него был мальчик.

— Наследник! Цесаревич! — зашумели кругом.

Вскоре поезд тронулся. Опять закричали «ура!». Но из вагона никто даже не выглянул. Домой люди возвращались злые, усталые…

— Так и не показался царь народу-то!

— А больно мы ему нужны!

— Разве про божьего помазанника можно говорить такое?.. Смотри, языка лишишься…

Но в народе говорилось уже и не такое. На фабрику несколько раз приезжали стражники, а однажды и казаки. Было это в дни рабочих волнений в Ярославле, отклики которых доходили до нашего поселка.

Весной 1914 года, в одиннадцать лет, я окончил начальную школу и осенью поступил в городское училище. Находилось оно в пятнадцати километрах от нашего поселка, в большом торговом селе Великое. Лучше было, конечно, учиться в Ярославле, но родителям это оказалось не под силу. А в селе Великом, откуда родом отец, жили наши родственники, к ним меня и пристроили.

Учился я средне. Нелегко было, когда в одной комнате проживало шестеро, я — седьмой. Из семерых двое совсем маленьких ребят. На кухне, которая отделялась от комнаты легкой занавеской, с раннего утра до позднего вечера стучали молотки, стрекотала швейная машина, слышался непрерывный говор. Там сапожничали два моих двоюродных брата, шили обувь для армии. Нередко я подсаживался к ним клеить подборы, бегал к кузнецам собирать «огрызки» гвоздей, остававшихся после ковки лошадей. За спичечную коробку, наполненную этими «огрызками», мне платили копейку. И то деньги!

Семья была набожная, и я вместе со всеми каждую субботу и воскресенье ходил в церковь. Да и в училище (позднее оно стало называться «высшим начальным») много времени занимало изучение закона божьего: Ветхого и Нового завета, катехизиса, церковнославянского языка. Читать нам давали книги преимущественно из жития святых.

Большим событием для населения Великого было открытие частного кинематографа «Корсак». До этого почти никто из жителей села не имел представления о кино. Поэтому зрителей было много. Чтобы чаще смотреть кино, я вместе с товарищем подрядился у хозяина кинотеатра два раза в неделю после учебы носить для движка воду из пруда. Это метров за сто, по сорок-пятьдесят ведер в день. Мы также подметали зал и коридор. Хозяин нам денег не платил, но зато пускал бесплатно смотреть кино.

В это время уже шла первая мировая война. Мобилизация следовала за мобилизацией. Новобранцы за несколько дней до отправки в армию бросали работу, много пили, собирались большими группами, по пятьдесят и более человек, и долго, часами ходили по улицам. Под гармонь, бубен и трензель они пели, проклиная войну и Германию. Стражники держались в стороне. Сотни людей уходили на войну, и среди населения стоял сплошной стон. Не было семьи, у которой мужчины не пошли бы на фронт.

А вскоре семьи стали получать извещения о гибели отца, сына, брата. Многие солдаты пропадали без вести или возвращались калеками.

Помню, как мой уже немолодой двоюродный брат, Владимир Алексеевич Курочкин, уходя на фронт, сказал: «Недолго продержится на своем троне Николай». Так и получилось. В феврале 1917 года самодержавие было свергнуто.

В дни Февральской революции вместе со всеми я участвовал в демонстрациях, пел «Марсельезу» и «Мы жертвою пали». Вместе со сверстниками бегал по селу за фронтовиками, которые арестовывали стражников. Один из фронтовиков попросил нас:

— Ребята, помогите расклеить листовки.

Мигом мы взялись за дело. Что было написано в листовках, к сожалению, не помню. Знаю только, что человек этот пользовался у населения доверием и, видимо, был большевик. В другой раз он поручил нам собрать жителей села на митинг. Мы с радостью выполнили и эту просьбу.

На лето я возвращался в родной поселок. В 1917 году лето было бурным. Всюду кипели революционные страсти, в которых мне нелегко было разобраться. Позднее я узнал, что до Октябрьской революции на фабрике Сакиных не было большевистской организации, но передовые рабочие собирались и обсуждали свое бесправное положение, читали нелегальную литературу, разъясняли населению лозунги большевиков против Временного правительства и капиталистов.

Октябрьскую революцию фабричные рабочие встретили с энтузиазмом. Была создана партийная ячейка, проходили многолюдные митинги и собрания. Вначале партийная организация была малочисленной, человек двадцать. Хорошо помню многих из них, поскольку пришлось работать с ними и позднее. Это были в основном пожилые, квалифицированные рабочие, испытавшие на себе гнет самодержавия и капиталистов: столяр Андрей Андреевич Маров, слесарь Николай Николаевич Киселев, ткацкие подмастерья Павел Тимофеевич Бирюков и Зотик Иванович Дмитричев, браковщик Константин Андрианович Бахтов, развивальщица пряжи Екатерина Павловна Рвачева, конторщик Николай Иванович Лебедев, ткач Николай Дмитриевич Капустин, вскоре избранный председателем правления фабрики, ткач Григорий Иванович Талицын — первый председатель фабричного комитета профсоюза. Их организованность, инициатива, преданность делу большевистской партии, их политическая работа имели огромное влияние на население.