Школа жизни - [24]
Достанет, сколько удастся зачерпнуть, выльет в бидончик и опять опускает кружку.
Воды в люке всегда было мало: бидоном ее нельзя было зачерпнуть, только небольшой кружкой. Мы зацепляли кружку, опускали и поднимали — сколько воды поднимем, столько и выльем в свой бидончик. По неписаным правилам очереди можно было опустить кружку за водой только 3 раза. Чтобы большее количество раз можно было опустить кружку в люк, ходили из семьи все, кто мог двигаться. Конечно, маме можно было встать второй раз в очередь, чтобы набрать для нас побольше воды, но это происходило редко, потому что на это не хватало сил. Часто случалось поднимать пустую кружку, ведь воды в люке набиралось очень мало. Но сколько бы воды ни набралось, люди отходили молча. Если даже за эти три попытки кто-то вовсе не сумел достать воды, то все равно без ропота отходил от люка. Вот такая была самодисциплина!
«Кофе» из сладкой земли. Одиннадцатого сентября 1941 года вечером немецкие самолеты совершили массированный налет на Ленинград. Я с подружкой была в кино. Сеанс прервался, сирена выла не переставая. Мы выбежали на улицу и увидели: небо над Ленинградом закрыто армадой самолетов. В эту бомбежку немцы сбрасывали только зажигательные бомбы. Цель бомбежки, как мы потом узнали, — Бадаевские склады, где были сосредоточены все запасы продуктов. И вот за одну эту бомбежку немцы уничтожили все продуктовые запасы Ленинграда. Зарево и дым пожарища закрывали все небо над городом. Во время пожара сахар расплавился, и земля пропиталась сладким сиропом. Это место легко можно было определить по запаху.
Находились эти склады территориально за Московским вокзалом. Мы жили от него недалеко. В октябре уже начался голод. Папа тогда был еще на ногах, он как-то сказал мне: «Доченька, пойдем на склады, там было много сахара». После бомбежки сахар, который там хранился, горел, плавился и уходил в землю. И мы с папой ходили на это пожарище. Помню, было это поздней осенью, в ноябре месяце, на улицах уже лежал снег. Идти нам было недалеко — одна остановка от Московского вокзала. Мы копали землю, сколько хватало сил, с собой взяли большой таз и в него собирали эту сладкую, пропитанную сахаром землю, а потом везли все это на саночках до дома. Но вскоре начались морозы, и наши походы прекратились.
Стояла земля под кроватью, больше хранить негде было, потому что мы занимали одну комнату. Каким же счастьем был для нас наш «колодец»! Приносили мы с мамой воды литра полтора. Дома мы брали миску с землей, заливали водой, размешивали, земля оседала, вода отстаивалась, и получалась сладковатая, коричневая жидкость, похожая на кофе. Этот раствор и заливали в самовар. И у нас получался «настоящий» кофе.
Грели самовар лучиной, которую щепили из поленьев. В то время в Ленинграде отопление было печное, топили дровами. Под каждым домом были очень хорошие подвалы, их делили на секции, и каждая квартира имела свой подвал. Жители домов держали там заготовленные на зиму дрова. Обычно какое-то количество дров оставалось после зимы. В эти лето и осень ни о какой централизованной заготовке дров не было и речи. Тем, что осталось от предыдущей зимы, мы и могли греть в самоваре раствор, похожий по цвету на кофе. Этот «кофе» был чуть сладкий и теплый, но главное — в нем был натуральный сахар.
Котлеты из папье-маше. В первые годы советской власти книжное издательство было на низком уровне. Книги издавались небольшими тиражами, в основном произведения авторов, лояльных к советской власти. Переплеты этих книг были из папье-маше — это спрессованная бумага грязно-песчаного цвета толщиной 3–4 миллиметра.
Папа любил читать, ему было интересно знать, о чем пишут советские авторы. Вот поэтому у нас были книги в таких переплетах-обложках. Из этих обложек мы научились делать котлеты. Отделяли обложку от книги, резали на мелкие кусочки и клали на несколько часов в кастрюлю с водой. Когда бумага разбухала, из нее отжимали лишнюю воду и в эту массу всыпали немножко «муки» из жмыха.
Жмых, его еще называли «дуранда», — это отходы от производства растительного масла. Получается жмых (как я потом узнала) так: семечки подсолнечника перемалывают, чтобы потом отжать масло, отжим от масла и называется жмых. Жмых был не только подсолнечный, но и льняной, и конопляный, и горчичный. Между прочим, многие ели горчицу (пекли блины из нее) и умирали от прободения, потому что желудки были очень истончены.
Жмых от подсолнечного масла был очень грубый, в нем было много неразмолотой шелухи семечек. Отходы эти были спрессованы в плитки. Длиной эта плитка была сантиметров 35–40, шириной — сантиметров 20, а толщиной — 3 сантиметра. Они были крепкие, как камень, и отколоть от такой плитки кусочек можно было только топором. Чтобы получить подобие муки, надо было этот кусочек натереть на терке. Это была трудная работа, терла жмых я. Полученную «муку» всыпали в размокшую бумагу, размешивали ее, и «фарш» готов.
Лепили котлеты и обваливали в той же «муке». Затем клали на горячую поверхность буржуйки и воображали, что поджариваем котлеты. Ох как трудно было проглотить кусочек такой котлеты! Держу, держу во рту, а проглотить никак не могу, но глотать надо — это была единственная еда на день, не считая паечки хлеба.
