Школа жизни - [16]

Страшно!.. Там корабли где-то далеко стояли, и снаряды падали в Неву, а вода вздымалась, как фонтаны в Петергофе. И думаешь, что сейчас в тебя попадут.

В мае 1945-го мы выбежали на Садовую улицу, радовались, что кончилась война. Победа! А в июне возвращались войска с Ленинградского фронта, по Дворцовой площади торжественно шли со знаменами. Отец вернулся в конце 45-го, когда был еще жив мой брат Борис. Он погиб в 46-м году мальчишкой: разряжали противотанковые мины после школы, играли, высыпали порох. В Лигово еще ничего не было убрано, почти в черте города лежали ящики со снарядами, минами, там огороды были. На пропускном пункте ребята сказали, что идут к мамам на огороды. С братом было еще пять человек, но погиб он один, а все мальчишки даже боялись сказать об этом. Потом сказали. Борис очень отчаянный был.

Нашей семье дали кусочек земли возле Митрофаньевского кладбища для посадки. Отец на Кировском заводе работал после войны, и ему, видимо, от завода был выделен этот участок. Кладбище было старое и запущенное, там не хоронили, и у нас там на двух грядках какая-то морковка росла. Но это было так далеко! Пока мелкая морковка была, мы ее не выдирали, а как подрастать стала, ее выдирали те, кто жил ближе. Где-то на обочине росла капуста, но до капусты дело так и не дошло. Из первых зеленых листьев, которые еще не собираются в кочан (это «хряпа» называлось), мы щи варили. Помню, что я собирала листья в мешки, а отец вез.

Я благополучно окончила 10-летнюю школу в 1948 году с пятерками и четверками. Окончила Ленинградский государственный университет, химфак, с красным дипломом, окончила аспирантуру. В 1958 году мы с мужем приехали в Москву, и я здесь проработала 50 лет в Институте химической физики старшим научным сотрудником. В школе нам нравилось, как химичка преподавала. Она как-то умело вела уроки и располагала к себе, ее слушать интересно было. Хотя по теперешним временам все было ограничено, потому что, может быть, химический кабинет лучше должен быть, а у нас совсем мало всего было. В те времена был больше настрой на технические науки: химию, физику, а не на филологию. Мы шли в университет: считалось, что это лучшее образование — высшее. Кто-то еще шел в медицину, но я как-то боялась идти: резать, операции делать. Меня медицина не увлекала.

Я получила медаль «За оборону Ленинграда» в 1943 году, но ее не учитывали, потому что нужно было подтверждение, что я где-то работала. Я писала, что знаю, в каком месте работала, а мне отвечали из архива, что не сохранились документы о том, что наша школа работала. Теперь, если подтверждено, что человек работал в блокаду, его считают как участника-ветерана, а это пенсия совсем другая. Вот моей подруге было четырнадцать лет, и, чтобы получать рабочую карточку, мама устроила ее на почтамт сортировать письма. И у нее сохранилась справка, что она работала на почтамте. А у меня архивная справка, что я работала и выполняла норму. В указе отмечено: если ты хотя бы один день проработал именно в блокаду: с 8 сентября 1941 года по 27 января 1944 года, и награжден медалью «За оборону Ленинграда», то считаешься участником-ветераном.

После войны кто-то из наших знакомых рассказывал, что приходил в райисполком, и ему удивленно говорили: «Вы блокадник? Все блокадники на Пискаревском кладбище». Вот такое неуважение к тем, кто выжил! В город приехали другие люди, которые не испытали всех трудностей блокады в Ленинграде, заняли места в райисполкоме. И те, кто приехал, быстрее получали квартиры, а блокадники не получали ничего.

Наш дом сохранился. Если бы тогда я приватизировать могла, я могла бы иметь квартиру, в которой родилась, но, к сожалению, тогда еще этого не было. Сейчас там живут какие-то другие люди…

Я заинтересовалась вопросом, сколько же нас, жителей, было в блокадном городе. Очень трудно посчитать, сколько жителей погибло. Когда началось наступление немцев, то весь народ из пригородов — Пушкина, Павловска побежал в Ленинград. Сколько прибежало? Сколько погибло? Подчас погибших людей скидывали в траншеи в простыне. И мою бабушку свезли в так называемые «штабеля», а потом грузили, как дрова, так как негде было хоронить. У нас в институте работал человек, который воевал под Ленинградом, он говорил, что землю на Пискаревке ничем нельзя было прорыть; ее взрывали и в траншею трупы сбрасывали. Как это страшно!

В каких условиях жили блокадники! Может быть, некоторые и на фронте столько не перенесли, сколько нам довелось перенести в этом городе за время войны. Если бы не было голода, и только бы стреляли… А когда страшный голод и такие условия… Думаешь теперь: «Господи, как это мы выжили?» В моей длинной жизни этот кусок кажется очень далеким, но он такой значимый!..

Надо было решать: умирать или выжить Синотова Евгения Николаевна

Мои отец и мать — одногодки, родились в 1899 году. Мама, Синотова Агриппина Васильевна, родом из Вологды. Когда вышла замуж за папу, работала на пехотных курсах машинисткой: она очень хорошо печатала и грамотно. Мне до сих пор совершенно непонятно, где она этому научилась, так как в три года она потеряла мать, отца тоже не было, воспитывала ее тетка.