Школа сновидений - [75]

Я осталась одна, лежу и думаю: «Надо выбираться. Я не хочу здесь оставаться.» Я с трудом приподнимаюсь из-за тяжести в позвоночнике, чувствую, что у меня за спиной что-то есть, мне страшно. Я подхожу к воротам, трогаю их. За воротами лают собаки. Я думаю: «Может, руку отрезать и бросить им?»

Я быстро взбираюсь на ворота, но они почему-то падают. Я беру обломки ворот и отгоняю ими собак. Мне кажется, что я все равно пропала, так пусть собаки меня съедят. Я замечаю слева белую собачонку и кидаю её на съедение большим псам. Впереди такие же ворота. Я взбираюсь на них, позади лают собаки. С верха ворот, будто с вершины темноты, я прыгаю в какой-то белый свет далеко-далеко внизу. И где-то там поют дети, и кто-то говорит мне: «Наконец-то ты снова с нами.»

* * *

Во сне я узнаю, что люди как можно быстрее должны прожить какой-то этап, который я вижу в форме ниши на черном, может быть эбонитовом, иначе зверь, который крадется за ними в ночи, займет эту нишу и человечество надолго задержится в своем развитии.

* * *

Я спал там, где родился — в доме у бабушки. Перед рассветом мне снился непостижимый источник света. Он был и источником жизни всего: янтарные волны, как круги на воде, расходились от него в бесконечность — они расходились и одновременно возвращались, — это было нерасторжимое движение.

Каждая волна была жизнями мириад и мириад живых и светящихся существ: они рождались, проживали мириад жизней и обратным движением волны возвращались к источнику.

Кто-то невидимый объяснял мне, что каждая такая волна — это великое множество живых миров, и так было всегда.

В этом не было печали, — это один из самых светлых моих снов. Теперь, много лет спустя, вспоминая это сновидение, я больше обращаю внимание на то, чему не придал значения тогда, — на круги пустоты, которыми перемежались круги света, — это была не полная чернота, а подсвеченная как бы вдоль, но это освещение не имело неотвратимости и плотности больших волн света.

И ещё одно занимает меня сейчас: мне кажется, что не все живые существа возвращались к источнику света: некоторые из них как будто исчезали, теряясь из виду, в этом слабом свечении пустоты, ярко вспыхнув перед этим.

* * *

Типология соблазна достаточно многообразна, но, если отвлечься от конкретной множест венности искушений и соблазн-чиков, можно выделить:

а) соблазн бессмертия

б) соблазн незыблемости уюта и постоянства

в) соблазн неизвестности (свободы)

Соблазн бессмертия, в частности, распространен в таких формах, как желание славы, могущества (стать великим полководцем, актрисой, поэтом — бессмертным в памяти благодарных потомков).

Соблазн незыблемости уюта и постоянства как бы более распространен среди женщин, но на самом деле — не менее среди мужчин.

ФОРМЫ СУДЬБЫ

Свобода поначалу желанна как жизнь, потом невыносима как

январская ночь в голом noлe, а затем невесома, как

дыхание спящего ребенка, и дальше — вездесуща, как ветер…

Оморо Кайяхи, «Песни свободных».

Свобода — это сила перехода из единственной доступной последовательности жизни в подлинную множественность тайны, называемую судьбой.

Всегда убегающий от нас как смутное воспоминание между сном и явью, смысл судьбы, так же как и разницу между судьбой и жизнью, мы располагаем среди вещей, о которых говорим «я откуда-то знал, но никогда не смогу объяснить откуда» или «что-то во мне противилось сделать этот шаг, и ничего вразумительного я не могла им объяснить, — это была даже не интуиция, — меня просто подташнивало при одной мысли об этом» или «я уперся и заупрямился так впервые в жизни, никакие увещевания не могли меня заставить повернуть обратно, и никаких сомнений во мне не было, собственно, и мыслей, то никаких не было — просто чем дальше я шел, тем легче и радостней мне становилось, и я вам не смогу объяснить, в чем тут дело, потому что особенно то как бы ничего и не изменилось с тех пор».

Очевидно, о смысле судьбы говорить прямо невозможно: о нем можно лишь догадываться только по направленности неких действий, да и то лишь в моменты этих действий, производимых нами и в нас силами судьбы. Эти силы лежат так умонепостижимо потому, что силы судьбы не относятся к реальности языка и ума.

Фигура речи не есть движение жизни. Сны судьбы не являются просто снами вещими, то есть предвещающими будущее. В своей глубине сны судьбы есть действие соединения и возрождения телесной связи с первоисточником бытия и высвобождения, размыкания телесных оков биологического и общественного.

Те моменты нашей жизни, которые принято называть судьбоносными, как правило предваряются снами судьбы, которые зачастую остаются совершенно скрытыми от нашей дневной памяти, и проявляют себя только в ощущении или фразе «мне это как будто уже когда-то снилось» (дежа вю), когда происходят те или иные судьботкущие события и действия, сколь незначительны они бы не были. Типология судьбы — вещь реально достаточно безосновательная, но синтаксис языка позволяет предпринять и эту попытку, сфера применения которой, скорее всего, рамками языка же и ограничивается.

Попутно предположим ряд признаков того, что человек идет или стоит против течения своей настоящей судьбы: