Школа насилия - [63]

Крутые фильмы с крутыми ребятами. Крутой день на пляже с крутыми дисками и крутым солнцем, которое круто бликовало на моих солнечных очках.

Потом картинки пропали, зато наступило сияние и странно зашумело в голове. О Господи. Сердце застучало как бешеное, в горле запершило. Африка. Красные деревья, черная страна. Я поцеловал свой мачете, прошептал последнюю молитву. Иисус Христос, дай мне силу, которую столько раз давал мне, слуге твоему. Мы твоя армия, твое сопротивление, твоя месть, о Господи. И потом, поскольку мне пятнадцать и я старший, я подал знак. Короткий свист в один выдох, три раза подряд. Вот так.

Мы режем, да мы режем, да мы режем, да мы режем.

На каникулах я случайно узнала, как положено вести себя там, в тех странах, особенно девушкам. Им с самого детства ничего нельзя такого, с чем у нас вообще никаких проблем. Кабаки, спиртное, секс и так далее. Но чем лучше я представляла себя на их месте, тем больше думала, что тамошним девчонкам проще. Они знают, что их ждет, у них жизнь размечена: выйдут замуж, станут домохозяйками, матерями, бабками. А у меня полно возможностей, и я понятия не имею, чего хочу. Но когда я потом все-таки возвращалась домой, я сразу снова врубалась в положительные стороны моего образа жизни. Ни о чем не надо заботиться, можешь послать все на фиг и быть этим вполне довольной.

Мы повсюду ходили с ними, мы всегда были при них. Мы были сами по себе. Вы поедете на бал? Что хотите, то берите… А у нас не было совсем ничего.

К счастью, у меня было с собой охотничье ружье, но эта треклятая дрянь куда-то вдруг пропала. Выходи из этой кучи, Кэдди, ревело у меня в голове, не прячься, тебе за них не спрятаться, мы их всех сейчас уложим на месте. И она послушалась. Хорошая девочка, подумал я. Кэндейси первую, ее обязательно первую. А потом уж любого другого в здании. Попадание было точное, и глупые курицы затрепыхались, бросились врассыпную. Идиоты, подумал я. Никакого контроля. Девчонки. Чокнутые. Овцы, крысы, маленькие свиньи. Хрю-хрю. И второй выстрел тоже в яблочко. В точности как в лагере по картонным мишеням. Кэдди готова, и поганая миссис Райт готова. Я расстрелял всю обойму, они повалились все до одной. Запросто. В оптическом прицеле — кофточка в горошек, я всегда ненавидел эти кофточки в горошек, я автоматически вижу в них мишень. Я зарядил по новой. И они в самом деле больше уже не встали.

Окрашенность углекислого гемоглобина Kohlenoxidhaemoglobins приводит к тому, что кожа и слизистая оболочка мертвых приобретает ярко-красный цвет.

Погуще пудры и румян на слишком цветной коже. Каждый инвестирует имеющийся у него капитал, я начинала свою беседу с клиентом лишь после того, как накладывала ему цепи и вставляла кляп. Этому, папик, я научилась у тебя. Накручивать цену. За услуги на улицах Годзилла-сити. И чтобы преподать ему урок, потом протягивала плетку, и он ее целовал. Потом начинала бить. Почему, говорю, ты бросил свою маленькую сладкую девочку. Почему ей пришлось убегать, и вырастать, и делать все такое, совсем не сладкое. И била все сильней. Но разве, говорю, это не прекрасно, папик, что вот теперь мы с тобой встретились и ты получишь свое заслуженное наказание, чтобы наконец-то мы стали одной семьей. Ты же этого хочешь, правда?

Да, больше всего мне хотелось бы иметь семью. Я хотела той самой вяло текущей жизни, которую показывают в вечерних сериалах. С телевизором и микроволновкой, с неполным рабочим днем, с супермужем и суперквартирой и детьми, такая вот миссия и жизненная перспектива. К этому немного интеллекта, раз в месяц ходить в театр, а по воскресеньям в зоопарк. Я думала, есть же такие глупые домохозяйки, которые счастливы. Так что лучше быть как все, тянуть лямку, потом когда-нибудь состариться и умереть бабушкой. А если нет, то либо я должна совсем исчезнуть, по-настоящему все бросить и вести самую примитивную жизнь, либо остается самая примитивная жизнь здесь. Я всегда знала, что таким, как я, в любом случае выпадает самая плохая карта, и все, о чем я мечтаю, никогда не сбудется, как ни крути. Знала, и поэтому мне было наплевать, не сбудется, ну и черт с ним. Я, правда, попытаюсь найти свою дорогу, думала я. Но с самого начала буду иметь в виду, что не смогу по ней пройти, в любой момент буду ждать, что мне что-нибудь помешает. Может быть, я даже на это надеялась. Люди-то на девяносто пять процентов тупые, говорила я себе. А войти в так называемую элиту будет стоить слишком большого напряжения сил, обойдется дорого, а даст мало. И откуда мне было знать, что правильно. Все повторяется, думала я, а конечный эффект нулевой. Можно было сразу соглашаться, чтобы тебя держали за дурочку.

Потом был очередной уикенд. Мы с этими выпили, потом трепались, несли всякую чепуху. Потом поехали к ним, торчали у них на кухне. Я принес из машины свой сидюшник, для настроения. Часа через два-три все уже набрались, ну и немного оттянулись. Игра в бутылочку и прочая фигня.

Мы с дедом каждый вечер играли в шашки. Или в канасту. Я делала уроки, а потом мы пили кофе с пирожными. Для подкрепления, говорил дед, для поощрения, говорила бабушка. И всегда приходила фрау Штрунц из соседнего дома. Фрау Штрунц и бабушка обсуждали двух Борисов — Ельцина и Березовского, детей королевы Сильвии и рецепты печенья, я решала кроссворды или что-нибудь мастерила. Иногда они мне помогали. У деда и бабушки на самом деле ничего особенного не происходило. Собственно, вообще ничего. Но почему-то у них там каждый раз так хорошо. Я бы хотела остаться у них навсегда.