Школа насилия - [22]
Но ты и очень хитер.
Хотя в принципе любой из нас вполне осознает свое положение. Но стоит только об этом задуматься, как ты подворачиваешься снова, встречаешь на каком-то углу, на каком-то экране, и мы тут же забываем, о чем думали. Ах, я давным-давно понял, как ты это делаешь.
Ты притворяешься, что ты есть.
Лицедействуешь, делая вид, что ты — один из нас и просто озвучиваешь наши мысли. Дескать, ужасно, что все мы, как зомби, вслепую тычемся по свету. Глядите, говоришь ты, я тоже об этом знаю, я точно в таком же положении, что и вы. И мы сразу обращаемся в слух. В твой слух. В твое ухо. А говоря точнее, в ухо, которое ты нам только что отрезал. Нет, нельзя принимать за чистую монету твою симпатию к нашей жизни, сострадание к нашим заботам, страхам и трудностям. А главное, нельзя верить, что ты и впрямь адресуешься к нам. Это нелепо, наивно. Более того, это опасно.
Не желаю тебя слушать.
В конце концов, я по горькому опыту знаю: не стоит ждать от тебя хотя бы малейшего намека на то, что скрывается за мнимыми вещами. За твоими сюжетами, этими голыми фактами и клочками историй. За ними много чего скрывается. Пусть послужит мне уроком моя раздерганность, срыв и болезнь после всего, что случилось. Ведь после той недели, тех выходных, того воскресенья, когда я сдал Люци ее матери, вернул в родительский, ха-ха, дом, я сломался, так и знай. Двенадцатый день лежу в постели, напичканный транквилизаторами. Домашний врач хотел даже положить меня в нервную клинику. А я не хочу, не нуждаюсь я во врачах. Не срабатывает в другом месте, где-то здесь, повыше, в мозгу. Перегрузка, если тебе так угодно.
Я установлю над тобой контроль.
Завтра же возьму тебя в оборот. Или послезавтра. Уже не для того, чтобы учинить тебе допрос с пристрастием, но чтобы лишить иллюзии себя, чтобы обрести ясность, упорядочить материал. Ибо с этого момента я кладу тебя на кушетку, я играю доктора. Твоего психиатра. Я достаточно уравновешен. Мое полное воздержание от тебя за прошедшие два месяца помогло. И то, что я таким образом, а именно сойдя вдруг с катушек, избежал школы, сказалось на мне весьма благотворно. Последние школьные дни, выпускные мероприятия и каникулы почти меня не коснулись. С тех пор прошла первая половина каникул, я снова бегаю трусцой, хотя временами у меня кружится голова, даже читаю, несмотря на слепые черные пятна, пляшущие перед глазами, тасую накопившийся материал. И со вчерашнего дня у меня Люци. Мы проведем вместе оставшиеся три недели каникул, как проводим их каждое лето. Бассейн, кино, маленькие вылазки на природу. И это тоже поможет холодно держать тебя на дистанции.
Ведь несмотря ни на что, дискуссией от тебя не отделаться.
Ведь ты, конечно, будешь все больше вторгаться в мою жизнь, как вторгаешься в каждую жизнь, хотя ни один человек не может с тобой поговорить, узнать через тебя что-то реальное о себе и о мире. По всем законам логики, по всем правилам разума ты не существуешь и все-таки оказываешь на нас свое странное влияние, вынуждаешь заниматься тобой, притираться к тебе. Ты ничто и имеешь монополию на все.
Ты существуешь, хотя тебя нет.
Но использовать мое одиночество тебе уже не удастся.
Этого я не допущу.
Того, что было прежде, больше нет, я имею в виду настроение. Просто отношения между нами, между отцом и дочерью, уже не такие искренние. Честно говоря, Люци почти все время страшно действует мне на нервы.
Она невероятно похудела. Ну хорошо, она выросла за прошлый год чуть ли не на полголовы, но зачем устраивать этот цирк с едой. Этого она не ест, а то слишком жирное, а потом может слопать в один присест две плитки шоколада. После чего валяется на диване, смотрит по телевизору всякую дрянь, хотя на дворе прекрасная погода. Слушай, говорю, через полчаса я управлюсь по хозяйству, и мы с тобой пойдем в бассейн. Люци продолжает таращиться на экран, где мелькают мультяшки, с бешеной скоростью сменяются клипы, идет какой-то сплошной пестрый наплыв. Она не удостаивает меня ни единым взглядом, ни единым словом. Или мы отправляемся тусоваться в центр и съедаем огромную порцию мороженого у этого хитового итальянца, ну, ты в курсе, почем у него порции. Никакой реакции со стороны Люци, и я плетусь обратно, в кухню. Меня тошнит, хнычет она мне в спину.
Люци скоро исполнится двенадцать лет. Конечно, трудный возраст. Она же отстает в развитии. Ее груди, два этаких крохотных бугорка, скорее наводят на мысль, что железки слегка воспалились и распухли. Ее не сравнить с девочками-ровесницами из моей школы.
Может быть, для нее это тоже проблема. Не имею представления, как это бывает у девочек. Но думаю, что, помимо всего прочего, именно это страшно ее угнетает. Когда я был мальчишкой в периоде созревания, для меня самым ненавистным предметом была физкультура, минуты в раздевалке до и после урока. С одной стороны, зрелище волосатых мужских гениталий моих одноклассников, с другой — жуткий стыд и панический страх, что кто-нибудь из них обнаружит мою детскую пипку. Разумеется, я прятал ее как только мог, и вероятно, так происходило не только со мной. Был у нас один толстый мальчик, которого все избегали. От него всегда как-то неприятно пахло малиной, и его жалкое мужское хозяйство было известно всем. А он и не стеснялся. И конечно, все прочие, включая меня, над ним потешались.
«Кто лучше знает тебя: приложение в смартфоне или ты сама?» Анна так сильно сомневается в себе, а заодно и в своем бойфренде — хотя тот уже решился сделать ей предложение! — что предпочитает переложить ответственность за свою жизнь на электронную сваху «Кисмет», обещающую подбор идеальной пары. И с этого момента все идет наперекосяк…
Самое завораживающее в этой книге — задача, которую поставил перед собой автор: разгадать тайну смерти. Узнать, что ожидает каждого из нас за тем пределом, что обозначен прекращением дыхания и сердцебиения. Нужно обладать отвагой дебютанта, чтобы отважиться на постижение этой самой мучительной тайны. Талантливый автор романа `После запятой` — дебютант. И его смелость неофита — читатель сам убедится — оправдывает себя. Пусть на многие вопросы ответы так и не найдены — зато читатель приобщается к тайне бьющей вокруг нас живой жизни. Если я и вправду умерла, то кто же будет стирать всю эту одежду? Наверное, ее выбросят.
Елена Чарник – поэт, эссеист. Родилась в Полтаве, окончила Харьковский государственный университет по специальности “русская филология”.Живет в Петербурге. Печаталась в журналах “Новый мир”, “Урал”.
«Меня не покидает странное предчувствие. Кончиками нервов, кожей и еще чем-то неведомым я ощущаю приближение новой жизни. И даже не новой, а просто жизни — потому что все, что случилось до мгновений, когда я пишу эти строки, было иллюзией, миражом, этюдом, написанным невидимыми красками. А жизнь настоящая, во плоти и в достоинстве, вот-вот начнется......Это предчувствие поселилось во мне давно, и в ожидании новой жизни я спешил запечатлеть, как умею, все, что было. А может быть, и не было».Роман Кофман«Роман Кофман — действительно один из лучших в мире дирижеров-интерпретаторов»«Телеграф», ВеликобританияВ этой книге представлены две повести Романа Кофмана — поэта, писателя, дирижера, скрипача, композитора, режиссера и педагога.
Счастье – вещь ненадежная, преходящая. Жители шотландского городка и не стремятся к нему. Да и недосуг им замечать отсутствие счастья. Дел по горло. Уютно светятся в вечернем сумраке окна, вьется дымок из труб. Но загляните в эти окна, и увидите, что здешняя жизнь совсем не так благостна, как кажется со стороны. Своя доля печалей осеняет каждую старинную улочку и каждый дом. И каждого жителя. И в одном из этих домов, в кабинете абрикосового цвета, сидит Аня, консультант по вопросам семьи и брака. Будто священник, поджидающий прихожан в темноте исповедальни… И однажды приходят к ней Роза и Гарри, не способные жить друг без друга и опостылевшие друг дружке до смерти.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Мемуарный роман дочери Ричарда Бротигана, великого рассказчика, последнего американского классика, которого признают своим учителем Харуки Мураками и Эрленд Лу.
Перед Вами роман идола контркультуры, «современного Марка Твена», великого рассказчика, последнего американского классика Ричарда Бротигана, которого признают своим учителем Харуки Мураками и Эрленд Лу.
Приехав в Вечный Город, профессор Эдвард Форстер, историк литературы, известный байронист, вообще-то рассчитывал на «римские каникулы»… Однако оказалось, что человека, якобы пригласившего его в Рим, давно нет в живых…Детективно-мистический сюжет романа известного итальянского писателя Джузеппе Д'Агата, чьи книги стоят в одном ряду с книгами Артура Переса-Реверте, разворачивается на фоне романтичных декораций Рима, этого Вечного Города, увидев который человек, по свидетельству Гёте, «никогда больше не будет совсем несчастен».
Остроумная пародия на литературу, предлагающую «легкий путь к успеху», написана уже известным у нас Кристофером Бакли (автором бестселлера «Здесь курят») в содружестве с Джоном Тирни. Герой романа, спившийся биржевой маклер-неудачник, волею судеб оказывается в обнищавшем монастыре. Там в один знаменательный день, воспользовавшись брокерскими услугами Самого Бога, он открывает семь с половиной законов духовно-финансового роста.