Школа корабелов - [32]

— Да будет вам известно, господа, что дирекция отменила экзекуцию. Вам придется воздействовать на нерадивых иным способом. Конечно, неисправимых учеников мы держать не будем. Таких не много; большинство воспитанников ведет себя худо оттого, что вы — учителя — плохой пример им подаете. Любое семя тогда плод даст, когда за ним уход хороший. А какой уход видят за собой наши ребята? Батоги да палки, голод, холод и грязь. Службу вы все несете плохо, дежурного по училищу днем с огнем не сыщешь. Со всем этим отныне должно быть покончено. Кому же новый порядок не по нутру, пусть покинет училище подобру-поздорову.

Учителя дали слово подтянуться. И действительно, они теперь приходили на уроки трезвыми, прилично подготовленными к занятиям.

Для составления списка учеников, намеченных к отчислению, Гурьев пригласил старых учителей и адъюнктов. Семен Емельянович называл фамилию и ставил против нее отметку, в зависимости от мнений, высказанных учителями.

Когда профессор выкликнул фамилию Чулкова, первым попросил слова Апацкий:

— Господа, Чулков сын охтенского полицейского надзирателя, верного и ревностного служителя царя. Своим происхождением он украшает нашу школу. Предлагаю оставить его в списке учеников.

Наступила пауза. Учителя хорошо знали Чулкова. Пошлая, гнилая натура этого великовозрастного воспитанника проявилась с первых дней его пребывания в училище. Он жил барином, заставлял делать за себя уроки, писать шпаргалки, по которым отвечал, и жестоко бил прислуживавших ему учеников.

— Матюху нельзя оставлять в училище, господин профессор, — твердо заявил Гроздов. — Душа у него подлая, дня не пройдет, чтоб кого-нибудь не обидел. Первейший взяточник и тиран.

— И я с этим согласен, — поддержал Гроздова Редкозубов. — Матюха Чулков беспримерно нагл, бессовестен и жесток. Его давно надо было выгнать из училища.

— Позвольте мне сказать, господин профессор, — поднялся мичман Апацкий. — Я не могу согласиться с уважаемым Андреем Андреичем, а тем более с Гроздовым. Как ни странно, но эти господа в большой дружбе с воспитанником Поповым, фискалом и кляузником, и поют с его голоса. Известно, что во всех военных школах среди учеников всегда было и будет существовать право сильного. У нас это право завоевал Чулков, а Попов ему просто завидует и рад спихнуть соперника.

— Неправда! Ложь! — в один голос воскликнули Гроздов и Редкозубов.

— Прошу господина профессора оградить меня от подобных оскорблений, — обиделся Апацкий. — Чулков, как и я, благородный дворянин. И если уж кто виноват в том, что он иногда ведет себя не совсем пристойно, то эту, вину надо отнести к Путихову. Евлампий Тихонович всегда благоволил к Матюхе и несколько распустил его. Я могу поручиться за этого ученика и лично возьмусь за его воспитание.

— Хорошо, оставим его в училище, — согласился Гурьев. — Я склонен больше верить Гроздову и Андрею Андреичу Редкозубову. Но раз вы, господин Апацкий, беретесь перевоспитать Чулкова, пусть он пока остается.

Взамен отчисленных двадцати четырех учеников из Херсона прибыли воспитанники закрытого там училища. Гурьев позаботился о том, чтобы их приняли хорошо, и сразу пресек, начавшиеся драки между новичками и старожилами.

Едва Катасанов выехал из квартиры, Балле приступил к ремонту всего дома и переделке среднего этажа под классы и кабинеты. Все приборы и пособия для кабинетов профессор проектировал сам. Детали для них изготовляла мастерская Академии наук, а сборку с большой охотой производили воспитанники. Учреждена была библиотека. В трех просторных комнатах флигеля во дворе, был оборудован лазарет, в котором работал опытный врач Никита Сергеевич Анфимов.

Отремонтированные спальни, коридоры и лестницы заблестели чистотой; строго поддерживался общий порядок. Составляя штат и устав училища, Семен Емельянович предусмотрел все мелочи, а так как эти документы были утверждены без единой поправки, то денег хватало и во всем чувствовался достаток.

Новые учителя, приглашенные Гурьевым, стремились прививать ученикам любовь к наукам. Само собой повелось, что не физическая сила, а отличные успехи в учении создавали почет и славу.

Корабельную архитектуру вместо Путихова, ничему не научившего ребят, преподавал Иван Степанович Разумов. Молодой талантливый корабельный мастер успел уже самостоятельно построить около десятка кораблей и фрегатов. Присутствуя на его уроках, Семен Емельянович сам с удовольствием слушал его рассказы об усовершенствованиях, вводимых русскими кораблестроителями в корпусе корабля, рангоуте и такелаже. Разумов красиво чертил на доске продольные и поперечные разрезы судов, показывал, почему шханны выгодно прикрыть палубой, как это сделал Катасанов, как можно ускорить ход фрегата, если понизить ростры и различные украшения кормы, как уменьшить высоту мачт, не сокращая полезной площади парусов, как увеличить остойчивость, поворотливость и другие мореходные качества корабля.

Прием в училище был строго ограничен. Нового ученика принимали тогда, когда освободится место. Однако нашлись дворяне, которые потребовали, чтобы директор уволил сыновей солдат и ремесленников и принял их детей. Гурьев категорически отверг это требование.