Шкловцы - [71]
А кругом ночь, тающий снег, пустые огороды в черно-белых пятнах. Хуже похорон… И сдавленный плач становится все резче, мучительнее.
— Бу-у-у-у!
И снова:
— Бу-у-у!
У Файвки прошел мороз по коже. Он почувствовал, что душевная черствость упрямого горбуна была сломлена сегодня вечером. Реб Лейба выл, как побитый облезлый старый пес, без зубов и без хозяина, как пес, не знающий, где укрыться в такую злую ночь, среди мокрого снега. Файвке показалось, что Лейба-горбун плачет страшно, плачет, как дикий зверь перед моровым поветрием… как зверь, который чует конец, горький конец… Нет, сегодняшним позором дело не кончится… Случится… Что же случится? Файвка не знает. Только что-то еще непременно случится…
Файвка совсем пал духом. Ему захотелось подойти к Лейбе-горбуну, взять его за ватный рукав, но он боялся, что горбун не поймет его, что он бросится на него из своего высокого лохматого воротника и откусит ему голову… Нет! Лучше сейчас оставить Лейбу одного…
Файвка пошел домой понурый, бледный. Он окончательно простил горбуна.
Его пламенная любовь к Башеве, жене реб Лейбы, с той поры начала остывать. Но зато Зельдочка, Башевина дочка, стала нравиться Файвке все больше и больше. Башева что? Супруга обруганного, оплеванного горбуна. А вот Зельдочка — свежая, голубоглазая, с густыми косичками и милыми веснушками — подходит ему гораздо больше.
Маслом вниз
пер. А.Полонской
Как видно, история с «начищенной мордой» тяжело далась шестидесятипятилетнему горбуну, потому что с того времени стал он прихварывать, покашливать и от людей держаться в стороне.
В лавку редко когда ходил. Укрывался в своем желтом каменном доме, как подстреленная дичь. В Старый бесмедреш, где его пропустили «сквозь строй», больше не совался. Молился дома. Только если суббота выдавалась сухой и морозной, выползал к мусафу в ближайший бесмедреш реб Менделе. Там обычно грелся у голландки, харкал и смотрел в молитвенник.
Каждый день, приходя на урок домой к Зельдочке, Файвка своими глазами видел, что реб Лейба тает, как свечка: горб и нос заостряются все больше. На обед горбун уже редко когда ест мясо. Теперь он сидит за столом в своей овчинной шубе, как в сукке, и хлебает молочный крупник; потом скажет благословение без прежних ханжеских штучек и сразу идет прилечь.
Гулкое эхо проповеди магида долго еще раздавалось над Шкловом.
К прочим «славным» прозваниям реб Лейбы прибавилась еще одно, новехонькое: «верблюд»… О! Дом верблюда, дети верблюда, жена верблюда, «верблюдиха»… Все это были намеки на то, что Лейба-горбун «жует жвачку», но лапы у него не раздвоены…
Из хрестоматии Файвка знал, как выглядит верблюд. А еще однажды он увидел у приятеля цветную картинку с верблюдом, напечатанную на хорошей, глянцевой бумаге. Стоит себе это самое животное на песке рядом с финиковой пальмой, губа криво отвисла от пережевывания жвачки, а копыта едва раздвоены — что за странные копыта! Широкие и противные, как расплывшиеся и плохо пропеченные буханки хлеба. В больших глазах под хмурыми бровями разлита пустота, черная тоска. И коричнево-желтый горб!..
Файвка, к своему большому удивлению, обнаружил, что реб Лейба действительно похож на это животное. Тонкие ноги реб Лейбы в теплых, тупоносых бурках, которые он носит зимой, выглядят точно так же, как эти нераздвоенные, широкие лапы. И так же торчит горб под вытертой, бурой капотой из чертовой кожи. И такая же черная тоска стоит в глазах реб Лейбы, пока он хлебает молочный крупник, и нижняя губа так же отвисла… Нет и в помине той жадности, с которой он раньше поглощал обед, пережевывая «слабыми жубами» телятину с хреном… Ой-ёй-ёй, он действительно пережевывает жвачку!
Со страхом начал Файвка присматриваться, как ест Лейба-горбун: ну тютелька в тютельку — верблюд!.. Гнусавый магид прямо заколдовал его. Должно быть, он опасный человек, этот «проповедник справедливости».
От своей коммерции процентщик все же не отказался. Чернявый, цыгановатый Клим-плотник в своей ватной поддевке, со своими нарочитыми поклонами в пояс, стал часто заходить в каменный дом. С тех пор как реб Лейба ослабел ногами, преданность Клима только возросла. То принесет в заклад тулуп, то серебряную цепочку, то красивую цветную хустку. Тайком показывает все это реб Лейбу за ситцевой занавеской в задней комнате. Как раз там, где стоит большой окованный сундук с закладами. Там они шепчутся, тихо торгуются. Звенят монеты. Потом занавеска всколыхнется, и Клим-плотник выходит, нагибая кудлатую голову, чтобы не удариться о притолоку. За ним, как букашка, выползает Лейба-горбун и — кашляет. Клим смотрит по сторонам горящими воровскими глазами и кланяется в пояс, сначала Лейбе-горбуну, потом Гершке-учителю. Гершка-умник чувствует себя польщенным от того, что такой здоровенный мужик так подобострастно ему кланяется, и с большим апломбом отвечает досвиданье на чистом русском языке.
А у Файвки, напротив, сжимается сердце, когда он видит медвежьи глазки Клима. Файвка боится Клима. Чудно, что такой человечишка, как Лейба-горбун не боится целыми днями торчать наедине с мужиком в задней комнате. И что с того, что Клим кланяется реб Лейбе, а тот еле отвечает и вздыхает с презрением, будто хочет сказать: «И как же от тебя отделаться!» Такая смелость и уверенность в себе нравятся Файвке. Но подобострастие Клима ему совсем не нравится. Как-то нет доверия к мужику.
Залман Шнеур (1887–1959, настоящее имя Залман Залкинд) был талантливым поэтом и плодовитым прозаиком, писавшим на иврите и на идише, автором множества рассказов и романов. В 1929 году писатель опубликовал книгу «Шкловцы», сборник рассказов, проникнутых мягкой иронией и ностальгией о своем родном городе. В 2012 году «Шкловцы» были переведены на русский язык и опубликованы издательством «Книжники». В сборнике рассказов «Дядя Зяма» (1930) читатели встретятся со знакомыми им по предыдущей книге и новыми обитателями Шклова.Лирический портрет еврейского местечка, созданный Залманом Шнеуром, несомненно, один из лучших в еврейской литературе.
Прошла почти четверть века с тех пор, как Абенхакан Эль Бохари, царь нилотов, погиб в центральной комнате своего необъяснимого дома-лабиринта. Несмотря на то, что обстоятельства его смерти были известны, логику событий полиция в свое время постичь не смогла…
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Цирил Космач (1910–1980) — один из выдающихся прозаиков современной Югославии. Творчество писателя связано с судьбой его родины, Словении.Новеллы Ц. Космача написаны то с горечью, то с юмором, но всегда с любовью и с верой в творческое начало народа — неиссякаемый источник добра и красоты.
«В те времена, когда в приветливом и живописном городке Бамберге, по пословице, жилось припеваючи, то есть когда он управлялся архиепископским жезлом, стало быть, в конце XVIII столетия, проживал человек бюргерского звания, о котором можно сказать, что он был во всех отношениях редкий и превосходный человек.Его звали Иоганн Вахт, и был он плотник…».
Польская писательница. Дочь богатого помещика. Воспитывалась в Варшавском пансионе (1852–1857). Печаталась с 1866 г. Ранние романы и повести Ожешко («Пан Граба», 1869; «Марта», 1873, и др.) посвящены борьбе женщин за человеческое достоинство.В двухтомник вошли романы «Над Неманом», «Миер Эзофович» (первый том); повести «Ведьма», «Хам», «Bene nati», рассказы «В голодный год», «Четырнадцатая часть», «Дай цветочек!», «Эхо», «Прерванная идиллия» (второй том).
Рассказы Нарайана поражают широтой охвата, легкостью, с которой писатель переходит от одной интонации к другой. Самые различные чувства — смех и мягкая ирония, сдержанный гнев и грусть о незадавшихся судьбах своих героев — звучат в авторском голосе, придавая ему глубоко индивидуальный характер.
В этом романе Хаима Граде, одного из крупнейших еврейских писателей XX века, рассказана история духовных поисков мусарника Цемаха Атласа, основавшего ешиву в маленьком еврейском местечке в довоенной Литве и мучимого противоречием между непреклонностью учения и компромиссами, пойти на которые требует от него реальная, в том числе семейная, жизнь.
Роман нобелевского лауреата Исаака Башевиса Зингера (1904–1991) «Поместье» печатался на идише в нью-йоркской газете «Форвертс» с 1953 по 1955 год. Действие романа происходит в Польше и охватывает несколько десятков лет второй половины XIX века. После восстания 1863 года прошли десятилетия, герои романа постарели, сменяются поколения, и у нового поколения — новые жизненные ценности и устремления. Среди евреев нет прежнего единства. Кто-то любой ценой пытается добиться благополучия, кого-то тревожит судьба своего народа, а кто-то перенимает революционные идеи и готов жертвовать собой и другими, бросаясь в борьбу за неясно понимаемое светлое будущее человечества.
Давид Бергельсон (1884–1952) — один из основоположников и классиков советской идишской прозы. Роман «Когда всё кончилось» (1913 г.) — одно из лучших произведений писателя. Образ героини романа — еврейской девушки Миреле Гурвиц, мятущейся и одинокой, страдающей и мечтательной — по праву признан открытием и достижением еврейской и мировой литературы.
Исроэл-Иешуа Зингер (1893–1944) — крупнейший еврейский прозаик XX века, писатель, без которого невозможно представить прозу на идише. Книга «О мире, которого больше нет» — незавершенные мемуары писателя, над которыми он начал работу в 1943 году, но едва начатую работу прервала скоропостижная смерть. Относительно небольшой по объему фрагмент был опубликован посмертно. Снабженные комментариями, примечаниями и глоссарием мемуары Зингера, повествующие о детстве писателя, несомненно, привлекут внимание читателей.