Шкатулка воспоминаний - [28]

Именно поэтому я должен пресмыкаться перед этим щепетильным подлецом – счетоводом. Он объяснил, что я больше не могу оставаться в должниках и обязан платить кредиторам, другими словами – что я почти банкрот. Много лет назад он пытался сделать так, чтобы эти земли приносили доход. Но, как ты слышал, попытка провалилась. Более чем два года назад мы решили изготавливать часы, однако у Анри не оказалось тех навыков и сноровки, которые были необходимы для росписи финифти. Потом я увидел твою тетрадь. Я понял, что ты сможешь делать то, чего не смог Анри. Твой штрих изящнее, а взгляд на мир – более чем странен. Я связался с Люсьеном Ливре, продавцом книг, и установил с ним отношения, пусть и не очень крепкие. Он согласился обеспечивать меня эротической литературой и изображениями в обмен на. «Расстриженных монашек». Счетовод, рискуя многим, увеличил свой вклад в дело, надеясь получить прибыль. Это одна из причин, почему мне приходится его терпеть. Так что, если мы хотим продолжить наши исследования, мы должны расписывать корпусы. Вернее, ты Должен их расписывать! Я уже согласился. Меня заставили это сделать. Слишком много моих земель распродано. Я буду делать механизмы часов – некоторое время я увлекался их изготовлением, они стали моей страстью. Ты будешь разрисовывать футляры.

Сказав это, аббат оставил Клода у книжек с похабными рисунками и поспешил из комнаты, бормоча что-то о диоптрическом эксперименте, требующем его присутствия. Клод пролистал книжки, которые должны были стать источником вдохновения для изготовления часов. Ничего удивительного в них он не нашел. Напротив, многие показались ему просто скучными: например, изучение скотного двора двумя несчастными братьями Голэ, которые стояли среди детворы и обследовали отверстия своего тела, в реальной жизни прикрытые одеждой. Или Жан, сыродел, ищущий среди коров наслаждений, тех самых, что расширяют понятие «животноводство». Или сцена, которую Клод уже видел однажды: сцена слияния местного пастуха и его дальней родственницы. (Пикантность этому неистовому совокуплению придавало то, что к ноге партнера, находящегося сверху, был привязан молодой козлик. Когда любовники пытались двигаться в одном ритме, козлик рвался в другую сторону.) Нет, у Клода в голове имелись более пикантные и интересные сцены, чем на гравюрах, которые он просматривал.

Клод как раз набрасывал одну из них – с козлом и сладкой парочкой, – когда вернулся аббат, заявив: «Неси-ка вон ту бумагу!», и указал на свиток, помещенный в футляр с буквой «Ч» на конце.

– Это своеобразная главная книга Часов. Сюда ты будешь заносить записи о проделанной работе. Все корпусы пронумерованы, о каждом есть информация. Это единственный свиток, который я держу под замком. – Аббат расстегнул медные застежки и развернул бумагу. – Ты разберешь мой почерк?

– Думаю, да. Раньше мне это удавалось.

Клод зачитал вслух несколько строк из списка:

– Один корпус из меди – «Расстриженная монашка», для епископа Монсо. Один корпус из серебра – «Дама с собачкой на качелях», а-ля Фрагонар,[39] для графа Корбрейского. Один корпус из серебра – «Военный мундир», для герцога Миланского.

Аббат прервал его:

– Хорошо. Ты видишь, что в свиток «Ч» записано множество секретных заказов. Таковыми они и должны оставаться. Но ты обязан понимать, что в тайне нет ничего плохого. Наши самые сильные страхи, самые высокие намерения запрятаны глубоко в нас. Похоть, стыд, страсти, радости – все, что имеет на нас непосредственное влияние, – скрыто от глаз человеческих. Поэтому тайна должна быть осознана и разделена лишь с избранными.

Тайна находится за пределами обобщенных знаний. А то, что существует за пределами обобщенных знаний, – ближе всего к Истине. Все, что откроется тебе в ходе работы, должно остаться между нами. Остальные знают совсем немного о том, что мы делаем. Кроме тебя, никто не видел всех часов. Если бы я мог научить тебя только чему-то одному, я бы сказал следующее: даже под простой личиной – не важно, человека или часов – могут скрываться самые неожиданные вещи.

Аббат захлопнул ящик.

Речь графа смутила Клода и одновременно очаровала его. Причины смущения были вполне ясны: связь между тайной и Истиной с большой буквы сложно назвать крепкой. Что касается очарования, то его причиной явилось проникновение в скрытую жизнь аббата. Клоду передали часы, и он стал больше чем просто партнером Оже. Граф впервые показал, что мальчик ему действительно нужен. Перспектива росписи эмали не слишком вдохновляла Клода, это правда. И все же, пока мальчик высчитывал длину мужского достоинства аббата, он представлял, как становится профессионалом в области эротического эмалирования, и надеялся, что сотрудничество с графом доставит ему больше удовольствия, чем все, что он делал до этого.

10

Первые эротические картинки Клод расписывал на пластинках из медного сплава. Без всякого вдохновения он рисовал доярок в страстных объятиях любовников, изящных дамочек, изображавших собак в период течки, и собак в период течки, изображавших изящных дамочек. Со временем он начал рисовать докторов, нотариусов и священников, использующих свое профессиональное оборудование (клизмы, перьевые ручки, инкрустированные драгоценными камнями наплечники) совсем не в профессиональных целях. Он живописал холмы и равнины человеческого тела: бедра, груди и животы, их разделяющие. Вскоре он мог состязаться в знании анатомии с самим Адольфом Стэмфли.