Шкатулка - [58]

Так что надо ей указать, Смирновой, пусть не думает, что я хуже всех и не понимаю красоты. Но мне обидно. А чего я прошу? Ничего не прошу. Только пусть меня поймут, какой я человек. Если что — я могу. Только пусть мне скажут: «Вы, Тихон Иванович, хороший, справедливый человек. Мы вас уважаем!»

Он не закончил писания, потому что вдруг подумал, что у Смирновых наверняка бутылочку откупорили. «Шашлыки-то красненьким запивают!» Он почесал затылок, обвел глазами комнату и приметил на комоде блюдо с красной клубникой. И решился…

Через две минуты он стоял в дверях смирновского домика с блюдом в руках:

— Слышу, у вас праздник обратно. Вот угощайтесь. Первая.

— Какая крупная! — оценил один из гостей.

— Как картошка! — присоединился другой.

— Мы ее удобреньицем, — объяснил Тихон Иванович. — Стараемся. Культивируем.

— Проходите, пожалуйста, — пригласила его Смирнова-старшая. — Садитесь с нами чай пить. Настоящий цейлонский.

— Дак… чай-то оно ничего, конечно, — заколебался Тихон Иванович. — Чай пить — здоровым быть.

— У нас и покрепче есть, — быстро понял его гость. — Вот! Армянского разлива.

— Богато живете, — одобрил Тихон Иванович и бочком двинулся к столу.

— Перед вашей клубникой все меркнет, — сказали и потеснились, давая ему место.

Комната была «квадратов двенадцать» площадью, тесная, но светленькая, в веселых обоях. Кроме стола и стульев имелся холодильник «Морозко», на который Тихон Иванович глядел, не скрывая презрения.

Ему налили маленькую тонкую рюмку. «Как раз на один глоточек, усы смочить», — скучно подумал Тихон Иванович, но угощение принял.

Хозяйка и гость между тем продолжали прерванный разговор. Остальные доедали песочный торт, лакомились клубникой и не без интереса слушали.

— Если следовать твоей теории, — говорил гость Смирновой-старшей, — то во избежание полного оскудения природных ресурсов нужно немедленно прекратить добычу полезных ископаемых. Так, что ли?

— Да нет, конечно. Не надо преувеличивать. Просто назрела необходимость строгого контроля за состоянием природы. Ты понимаешь, о чем я говорю. Мы научились брать. Брать столько, сколько позволяют нам возросшие технические возможности. Мы берем без оглядки. Но природа исчерпаема. Когда-нибудь ее несметные запасы иссякнут. И что потом? Голодная пустыня.

— Это ты преувеличиваешь, а не я. Во-первых, футурологи утверждают, что мы еще мало берем и что будем брать гораздо больше. Ты думаешь, мы одни с тобой такие умные — все поняли? Ошибаешься. С научной точки зрения наши рассуждения есть дилетантство. Ты печалишься о затоптанном осиннике и горах мусора по оврагам, а взять проблему в глобальном масштабе не можешь, потому что не знаешь статистики.

— Да я только лингвист. Но есть вещи, которые должны быть понятны всем и беспокоить всех.

— Я тоже заболеваю, когда сталкиваюсь с бесхозяйственностью. Но все не так страшно, как ты пытаешься доказать. Насчет голодной пустыни — поживем, увидим…

— Мы-то поживем. На наш век хватит. А потомкам? Мы потребители. Берем — и ничего не даем взамен. Нам необходимо перевоспитание. Нужно изменить нашу психологию.

— Куда хватила! Психологии нет без экономики. А тут, знаешь, все не так просто. Однако, что тебе мучиться? Ты как раз не из потребителей. Ты-то как раз даешь больше, чем берешь. Вон какой сад вырастила!

— Если бы не морозы да ливни — был бы он втрое краше.

— То-то. Я и говорю.

Когда Тихону Ивановичу налили в третий раз, он с удивлением отметил, что в бутылке вроде бы и не убавилось совсем. «Научный фокус», — решил он и не стал мешкать.

Через полчаса, устав слушать о каких-то миграциях и дифференциациях, смирно «добрав» остатки коньяка, Тихон Иванович пошел к себе. В голове у него звенело, шумело, мельтешило.

Он сел к столу перед неоконченным листом, взял ручку и приписал строгим, почти без помарок, почерком: «Сознаюсь. В прошлом году взял из общественных саженцев две яблони сорта коричная полосатая. Сказал, что их не было. А они были. Обязуюсь уплатить стоимость. Прошу извинения. Больше не повторится. В чем и подписуюсь. Козел».

«Козла» он зачеркнул и написал полностью: Тихон Козлов.

Укладываясь на ночь, он представил, как завтра жена спросит недовольно:

— Иде ж клубника? Я варенье варить собралась.

А он ответит:

— Сперва старое доешь! Вон у тебя банки пятилетние стоят, уже позасахарились. Дура!

Потом подумал и решил: «Дурой звать не буду. Зачем? Некультурно. Что же я, хуже других, не понимаю, что в среде живу? Очень даже понимаю. Чай тоже грамотный». И заснул.

Хромая утка

Прошло только восемь дней, как мы с сыном приехали на море, а кажется, что мы здесь давно. Пышный расслабляющий юг восторгает первые дни, потом привыкаешь к теплу, к солнцу, к растительной экзотике. Если бы не сын, больше десяти дней я бы тут не задержалась. Но Сереже необходим здешний климат: осенью он идет в первый класс, нужно закаливать бронхи. И мы закаливаем. Целый день с перерывом на обед мы на море. Сын барахтается в мелководье среди себе подобных. Я пытаюсь загорать на топчане так, чтобы не упускать его из виду. Загораю в основном спиной, потому что в воде сын бывает гораздо дольше, чем на берегу.