Шизофрения - [23]

— Э-э-х, ё-мое, — горестно вздохнул Мишаня, расставаясь с наивной детской мечтой о богатом кладе, а заодно и с осмысленной взрослой — о сытой, не хлопотной жизни в деревенском домике, баньке на берегу тихой речки, с камышами, кувшинками и водяными лилиями, утренней рыбалке со стульчика под развесистой ивой и парном молоке из-под соседской коровы, набравшейся природных соков на вольном луговом разнотравье.

— Эх, блин, Мишаня! Вот так люди запросто в одночасье богатеют! Раз — и в дамках! А мы с тобой всю жизнь будем цементную пыль глотать. По-любому, кабы кто другой сегодня был вместо тебя в товарищах, и мы б могли… — донесся до Александры, уже стоявшей в лифтовом холле, скорбный Димин голос.

* * *

«Чтобы занять блондинку на пару часов, надо дать ей в руки листок бумаги, на обеих сторонах которого написано „Переверните!“» — вспомнился Александре старый анекдот. — Чтобы довести до бешенства любую женщину, надо дать ей в руки коробочку и запретить открывать! — возмущенно подумала она, рассматривая лежащую на коленях шкатулку. — Можно потрогать, погладить, понюхать, даже лизнуть можно, но все — снаружи. Что же там внутри? Замочной скважины нет. Выемка квадратная сбоку с углублениями, — на всякий случай еще раз попробовала подцепить ногтями плотно прилегающую крышку. — Даже щели не видно», — опять потрясла шкатулку.

— И почему это без ключа открывать нельзя? — пробормотала она. — Что там еще пропадет? А если я вообще никогда ключ не найду? — почувствовала раздражение к новому знакомому. — И зачем он мне ее отдал? «Ваша квартира — значится и шкатулка ваша!» — передразнила Александра щедрого, но уже почти ненавистного тезку по мужской линии.

«Лучше бы этой шкатулки вообще не было. Сколько еще мучиться придется? Может, всю жизнь!» — мысль показалась ей ужасной.

— А потом написать в завещании: «Дорогие потомки! Оставляю вам в наследство шкатулку, в которой неизвестно что лежит, но открывать ее без ключа никак нельзя, потому, что это „неизвестно что“ пропадет!» — проговорила она, немедленно представив укоризненные глаза несчастных потомков.

«Может, на рентгене просветить? — пришла ей в голову свежая мысль. — Ага! А потом Вадька прикалываться будет! Надо подумать, кто из знакомых на таможне работает, — осенило ее. — С их аппаратурой… нет ничего тайного, что не стало бы явным», — она приободрилась.

— Ну, где там мой верный Отелло? Давно что-то Кузя ничего полезного не делал! — воскликнула она, поставила шкатулку на стол и набрала номер на мобильнике.

Поклонник снял трубку сам. Видно, уже уехал с работы.

— Кузенька! Привет! У тебя есть шанс увидеться со мной… Как где? На таможне… Да все равно — хоть в Шереметьево, хоть во Внуково, хоть в Домодедово. Мне надо одну штучку просветить… Подарок, который открывать нельзя… Да какая разница от кого? Ты его не знаешь… Ты же не хочешь, чтобы я умерла?… От любопытства, конечно… Хорошо. Завтра. Утром. Часов в двенадцать. Нет, лучше в час. Я завтра с утра к маме собираюсь. Договорились… В Египет? А почему я должна передумать? Я туда уже целый месяц собираюсь. Все. Пока, — Александра отложила мобильник и, бросив взгляд на шкатулку, залезла в сумочку. Достала оттуда визитку нового знакомого.

— «Онуфриенко Александр Васильевич. Хороший человек», — ехидным голосом вслух прочитала она и поморщилась. — Ничего себе хороший человек! Подвергать женщину такому испытанию! Варвар! Садист! — ворчливым голосом сказала она, хотя в душе, пожалуй, была рада, что с ним познакомилась. Жизнь старательно подбрасывала ей нужных, реже — интересных людей. А Онуфриенко показался интересным.

«Женщина — в прошлом символ любви, превратилась в символ секса, — помнится, так сказал он в машине, когда она его подвозила до Филевской. — Раньше женщины были богинями или, как минимум, прекрасными дамами, которым служили благородные рыцари и кавалеры, приходившие в возбуждение от одного вида обнаженной щиколотки или плечика и готовые на все за благосклонный взгляд». Красиво! Хотя, таких женщин было совсем немного, — подумала она. — А вот мужики-романтики сейчас большая редкость. Чаще — циничные покупатели. Оценивают женщину как товар. Одни — как эскорт-приложение, другие — как домработницу. А сами женщины? Многие с удовольствием в товар превращаются. Точнее — в аукционный лот и аукциониста одновременно. При помощи модных шмоток, стилистов, стоматологов и пластических хирургов «тюнингуют» себя до полного «гламура», а потом выставляет свои прелести на продажу. Хотя, бесспорно, сейчас женщины стали свободнее, чем раньше. Богатые — уже сами выбирают и покупают сексуальных утешителей. Да только нужна ли женщинам такая свобода, когда мужиков приходится не только обхаживать, но и содержать, а случается и защищать?»

Александра покрутила визитку в руках.

— Господи! Он же — Онуфриенко! Онуфрий! НФР! — вспомнила запись из истории болезни.

«Совпадение? А может это он и есть? Тот самый „пребывающий в состоянии благости“? Надо бы узнать при случае, когда он отмечает именины? Не двенадцатого ли июня? И если да — это невероятная удача!»

— Значит, день прожит не зря, — довольным голосом похвалила она себя, потом еще раз провела рукой по таинственной шкатулке, вздохнула, вытащила из сумки найденную на квартире тетрадку, которую Онуфриенко, быстро перелистав и пробежав глазами в машине, со словами: «Рукопись, которая может изменить вашу жизнь» тоже вручил ей, устроилась в кресле, включила торшер, но вдруг вспомнила, что забыла позвонить Вадику.