Шизофреник Джимми - [4]

Джеми ничего не делал для этого. Ничего смелого, ничего безрассудного и даже ничего жестокого или по-мужски животного. Уверен, что он никогда не спал с Элис. Как и других, Джеми держал ее в подвешенном состоянии. В мужчинах Джеми пробуждал мечты о славе, мечты о приключениях и достижениях в искусстве за пределами их реальных возможностей. И те отказывались от своей работы, образования, изменяя здравому смыслу. Так же, как это произошло со мной, если, конечно, не учитывать, что я заметил западню Джеми и вовремя выбросил краски.

Но в одном смысле Джеми загнал меня в ловушку дальше всех остальных: я почувствовал, что он опасен и понял, что должен изучать это явление до тех пор, пока не смогу что-либо предпринять, — независимо от того, сколько на это потребует я времени и насколько это может повредить мне самому.

…Да, я смутно осознал все это, когда мы впервые ехали из Малибу в психиатрическую больницу. Тогда же я получил одну вполне конкретную улику против Джеми, хотя прошли годы, прежде чем я смог оценить истинное ее значение.

Устав от разговоров, Джеми прикрыл глаза и погрузился в какую-то тревожную полудремоту. Через некоторое время он повернулся на узком сидении машины и принялся достаточно ритмично что-то бормотать и шептать — словно в полусне сочинял или повторял какие-то стишки под шуршанье колес и шум мотора. Я так и не знаю, какие мыслительные процессы происходили тогда в Джеми — случается, что творчество принимает странные, искаженные формы. Я внимательно прислушался и вскоре начал улавливать отдельные слова, а затем и фразы. Он продолжал повторять одно и то же. Вот слова, которые я разобрал:

Цвет Бетти песочный, а Бренда — бела

Лиловая Дотти сгорела дотла

Ганс был ярко-красным, Дейв — черным, как ночь

И синему Киту уже не помочь.

Нелепые слова. Но потом я подумал: «Мой цвет — голубой» Джеми проснулся и спросил, ничего ли не происходило «Ничего», — сказал я и, кажется, этот ответ его удовлетворил. Мы уже практически добрались до места. Я видел, что визит Джеми не принес Элис облегчения, — во время ее следующего приезда домой мы обнаружили, что ее разум все так же недоступен, а сама она еще более безобразно располнела.

Я стал преследовать Джеми, интересуясь каждым человеком, с которым он был знаком, каждым местом, которое он посетил, всем, что он когда-либо делал или говорил. Я много говорил с ним, но еще больше говорил с его друзьями. Так или иначе мне удалось посетить большинство мест, где он побывал. Отец то злился на меня, то впадал в депрессию от того, как я «прожигаю свою жизнь». Возможно, он и попробовал бы остановить меня, но то, что случилось с Элис, навсегда отвратило его от подобных попыток. Он боялся разбудить спящую собаку. Конечно, у него не было ни малейшего представления о том, чем я занимался. Думаю, даже Джеми не догадывался об этом. Джеми откликался на мой интерес с терпимостью, казалось, его это даже слегка забавляло, хотя время от времени я замечал в его взгляде что-то странное. За пять лет я собрал достаточно доказательств, чтобы обвинить Джеймса Бингэма Уолша в десятках случаев заражения безумием. Я узнал о его младшем брате, который боготворил его как героя, пытался неудачно подражать ему и стал страдать психическими отклонениями еще до того, как достиг двадцатилетия… О его первой жене, сумевшей прожить лишь год вне стен больницы для умалишенных… О Гансе Готболде, который бросил семью и место руководителя крупной химической фирмы, чтобы стать поэтом и полгода спустя в Панаме потерять остатки разума… О Дэвиде Уиллесе, о Ките Элландере, о Элизабет Хантер, о Бренде Сильверстайн, о Дороти Уильямсон — «цветных людях»: красных, черных, белых, синих, песочно-коричневых, лиловых — потому что я помнил вирши, которые он бормотал мне над ухом…

Это не просто касалось отдельных личностей — хотя статистика учла и их долю. Где бы ни появлялся Джеми — если это место было достаточно небольшим для того, чтобы изменения стали заметны и я смог раздобыть статистические данные, — повсюду наблюдалось незначительное, но несомненное увеличение случаев безумия. Воистину Джеми Бингэм Уолш заслуживал прозвища Шизофреник Джимми.

И затем, когда фактов набралось достаточно и они полностью удовлетворили меня, я начал действовать. Я был обвинителем, судьей, присяжными заседателями и палачом одновременно. Иногда, когда немного опережаешь науку своего времени, так и должно случаться. Я отвез заключенного в каньон Латиго — на нем случайно оказался зеленый галстук — цвет Элис, что доставило мне большую радость, — и он упал с высокого обрыва.

Единственное, что беспокоит меня сейчас — это непоколебимая убежденность в том, что Джеми был гением. Мастер по манипуляции цветами и — знал он это или нет — людьми. Очень жаль, что он оказался слишком опасен для того, чтобы оставаться жить. Иногда я думаю, что это — справедливая участь всех так называемых «великих людей», — ведь они создают мечты, которые заражают, подвергают разложению или крошат умы окружающих. Все они носители, даже те, кто больше других кажется благородным и сострадательным. Во время нашей Гражданской войны основным носителем был тот, кто страдал причудливой меланхолией, тот, от которого в свое время нужно было прятать ножи, — Авраам Линкольн. Почему, почему такие личности не могут оставить нас, маленьких людей, наедине с нашей безопасностью и счастьем, с нашими маленькими планами и успехами, с нашей уверенностью, твердо основанной на нашей заурядности? Почему они должны распространять убийственно великие мечты?!