Схизматрица (сборник) - [31]

И этот триумф его был глубок и фундаментален: в низших слоях сознания, где постоянно гнездится страх, осталось место уверенности и надежде. То была победа, принадлежащая всем, всеобъемлющая до неявности, отложившаяся в той части сознания, от которой зависит все остальное.

И все же эти пираты, как пиратам и полагалось, обладали оружием массового уничтожения. Машина была древностью, реликтом эпохи безумия, когда физики впервые взломали ящик Пандоры. Эпохи, в которую оружие космической мощности было рассеяно по поверхности Земли, словно точечные кровоизлияния, усеивающие мозг паретика.

— Я сам стрелял на прошлой неделе, — сказал президент. — Убедился, что на Дзайбацу не заминировали эту пакость. Некоторые из мех-картелей не преминули бы. Перехватят корабль где-нибудь в открытом космосе, оружие отключат, а к проводке подсоединят хитрый чип. Нажмешь спуск, чип испаряется, нервный газ… Хотя — без разницы. Если нажимаешь спуск у этой штуки в бою, ты всяко — мертв. На девяносто девять процентов. У шейперов, на которых мы нападаем, разная армагеддонная ерунда имеется. У нас тоже должно быть все, что есть у них. И мы сделаем все, что могут сделать они. Ядерная война, солдат; иначе — никак… Ну, огонь!

— Огонь! — выкрикнул Линдсей.

Ничего не произошло. Пушка молчала.

— Что-то не так, — сказал Линдсей.

— Пушка не работает?

— Нет, рука. Рука… — Он подался назад. — Рукоять отпустить не могу — мышцы свело.

— Мышцы — что?!

С этими словами президент схватил Линдсея за предплечье. Сведенные судорогой мышцы застыли, словно стальные тросы.

— Господи, — проговорил Линдсей с отработанной истерической ноткой. — Я не чувствую вашей руки! Сожмите крепче…

Президент стиснул предплечье с сокрушительной силой.

— Ничего…

В скафандре он накачал руку обезболивающим, а искусственную судорогу обеспечили дипломатические навыки. Но фокус этот давался нелегко. Рукояти в пальцах он не предусматривал.

Мозолистые пальцы президента вонзились в руку Линдсея немного повыше локтя. Боль сминаемых нервов резанула даже сквозь анестезию. Рука чуть-чуть дернулась, отпустив рукоять.

— Теперь есть. Слегка, — спокойно сказал Линдсей.

Ведь было же что-то, помогавшее терпеть боль… Если только стимулятор поможет вспомнить… Да, вот. Боль словно бы обесцветилась, превратившись в нечто, отвратительно близкое к удовольствию.

— Могу попробовать левой, — убито сказал он. — Конечно, если и она…

— Что там у тебя за херня случилась?!

Президент безжалостно вонзил большой палец в нервный узел на запястье. Линдсей почувствовал ужасную боль, словно ему на мозг набросили черную, прохладную ткань, и едва не потерял сознание. Он слабо улыбнулся.

— Думаю, здесь какие-то шейперские штучки, — сказал он. — Нейронное программирование. Они устроили так, что я не могу этого сделать. — Он сглотнул. — Рука — словно бы не моя.

На лбу его выступил пот. Под такой дозой вазопрессина он мог ощущать каждую мышцу лица по отдельности. Именно так, как учили в Академии.

— Этак не пойдет, — сказал президент. — Если не можешь нажать спуск, значит — ты не наш.

— А может, поставить какой-нибудь механизм? — предложил Линдсей. — Силовую перчатку, например. Я-то готов, сэр. Это она не хочет.

Он поднял негнущуюся от плеча руку и изо всех сил опустил на острый угол кожуха орудия. Еще раз, еще…

— Не чувствую…

На руке появилась порядочная ссадина. В воздух брызнули алые шарики крови. Рука оставалась неподвижной. Из раны медленно выполз уплощенный, амебоподобный кровяной сгусток.

— Но руку-то в измене не обвинишь, — сказал президент.

Линдсей пожал плечами (причем шевельнулось только одно):

— Я ведь стараюсь, сэр.

Он знал, что никогда в жизни не нажмет спуск. Он понимал, что за это его могут убить, хотя и надеялся избежать такого исхода. Жизнь, конечно, важна… Но не настолько.

— Посмотрим, что скажет второй судья, — сказал президент.

Линдсей не спорил. Это вполне соответствовало плану.

Судья-два спала в лазарете. Она вскочила, широко раскрыв глаза. Увидев кровь, она уставилась на президента:

— Какого хрена! Ты что, снова сломал ему руку?

— Это не я, — смущенно и как-то виновато сказал президент.

Он объяснил положение дел. Второй судья, осмотрев руку, перевязала ее.

— Похоже, что-нибудь психосоматическое.

— Я хочу, чтобы эта рука двигалась, — сказал президент. — Исполняй, солдат.

— Есть, сэр, — удивленно ответила судья-два, не сразу сообразившая, что они на военном положении.

Она почесала в затылке:

— С этим лучше бы не ко мне. Я же просто механик, а не шейперский психотех. — Она покосилась на президента. Тот был непреклонен. — Думается мне… Вот это должно помочь. — Она вытащила какую-то ампулу. — Конвульсант. В пять раз сильнее естественных нервных сигналов. — Она набрала в шприц три кубика. — Руку лучше перетянуть. Если это попадет в другие сосуды, его так тут перекорежит… — Она виновато взглянула на Линдсея. — Будет больно. Очень.

Появлялась удобная возможность. Рука переполнена обезболивающим, но боль можно изобразить. Если это получится убедительно, они могут забыть о проверке. Они подумают, что он, Линдсей, жестоко наказан за то, в чем не виноват. Судья настроена сочувственно, можно столкнуть ее с президентом. Остальное сделает их чувство вины.