Широки врата - [2]
Господь Бог Саваоф наградил Лию Робин, ранее Рабинович, мужем и двумя высокими сыновьями, а тех двумя прекрасными женами и одну из них сыном. Все благодеяния были бесценны. Но муж, сыновья и невестки — все пятеро осмелились относиться с пренебрежением к Закону и Пророкам, назвали себя «современными» и болтали о «реформе», предполагая, что могут решать для себя, что было хорошо и правильно, независимо от всех тех поучений, которые Господь, Бог Израилев, изложил в своих святых книгах. Мать, хотя тревожилась в душе, позволила себе расслабиться. Пытаясь держать свою семью рядом и избежать разногласий, она видела, как рушились один за другим древние обычаи в ее доме.
Эль Шаддаи Неумолимый ждал, ибо таков Его путь. Господь долготерпелив и всемогущ, но не оставляет без наказания. Господь грядёт в вихре и в буре, и облака пыли от ног Его. Он накажет море, и оно высыхает, иссушит все реки. Горы трясутся пред Ним, и холмы тают, и земля сожжена от Его присутствия, и все живущее на ней. Кто может устоять перед Его негодованием? И кто может пережить ярость гнева Его? Гнев Его разливается, как огонь. Скалы распадаются от Него.
Помимо того, что претерпел Иов, на эту самую счастливую из еврейских семей обрушились бедствия. Зверские нацисты сначала схватили отца, а потом и младшего сына, бросив их в тюрьмы. Они ограбили семью до нитки, измучив сына невыразимыми способами и, наконец, выбросили его из своей земли жалкой развалиной. Мать, которую учили с детства, что страх Господень является началом мудрости, могла сделать только один вывод из такой цепочки событий. Яхве ведет себя в соответствии со своей природой: Господа Бога Вседержителя, который изгнал Адама и Еву и произнес свой страшный приговор, что в печали будешь рожать детей, и проклята земля за тебя!
Наследник получивших этот приговор теперь возвращается обратно к ковчегу её завета. Её сын был бедной отбившейся от стада овцой, «розовой» овцой с марксистским оттенком. Было слишком поздно помочь ему в этой жизни, но, по крайней мере, она могла подготовить его к тому воскресению, которое ждёт каждый Ортодокс. Он должен быть похоронен в соответствии со священной традицией, без уступок роковым заблуждениям, известным как «реформы». В доме умершего все были в панике, кругом царил беспорядок. Мать считала, что тело умершего еврея будет опозорено, если оно останется не погребенным более двадцати четырех часов. Оно не может быть похоронено после наступления темноты.
Рахель Робин, молодая вдова, ухаживала и наблюдала за своим мужем в течение нескольких месяцев. Она слышала его мольбы о смерти и решила, что смерть станет для него избавлением. Она понятия не имела, как такое тело, подвергнутое жестоким пыткам, может подняться из могилы, то ли в его нынешнем виде искалеченном виде или восстановленным в своем первоначальном совершенстве. Она не впадала в истерику, как старшая женщина. Мама плакала, заламывала руки и рвала одежду. В то время, как она была повсюду, пытаясь выполнить все обряды, которые требует ритуал для еврейского умершего.
На французской Ривьере жило много представителей её народа, но они были по большей части людьми, не помнящими родства, тунеядцами и искателями удовольствий, также испорченными скептицизмом и подверженными гневу Яхве, как семья Робинов. Кто из поклонников моды мог знать, как должны быть обрезаны ногти у покойника? Кто из дам, играющих в бридж, могла бы знать, как приготовить «первую трапезу после похорон»? Кто из играющих в теннис джентльменов мог бы позаботиться, чтобы после похорон скорбящие мыли руки и предплечья в соответствии с правилами талмуда? В Каннах была синагога, но мама не будет с ней иметь дела. Она была «реформирована», и раввин был настолько модным, что он, возможно, также принадлежал епископальной церкви. Но в Старом городе жили в страшной бедности несколько семей из России и Польши, зарабатывая свой хлеб торговлей вразнос, сбором тряпья и ремонтом старой одежды. Они были настоящими евреями, какой когда-то была Лия. У них был своего рода магазинчик, где они молились, и Лия ходила к ним, занимаясь благотворительностью. Там она встретила главу их синагоги. Его имя было Шломо Колодный, и он не был французским раввином на побережье удовольствий с большой черной повязкой на похоронах. Он был настоящим грамотеем, меламедом, или учителем молодёжи. Также он был кантором и шаммасом, или пономарём, и шохетом, или резником, кому доверяется шехита, т. е. ритуальная резка животных и птиц. В случае необходимости он станет гробовщиком в соответствии с древним кодексом. После трудовых дней он проводил ночи, углубившись в священные еврейские тексты, ведя диспуты в своем воображении с такими же грамотеями, каких он знал в Польше, о тысячи мельчайших нюансов доктрины и практики, которые возникали в ходе двадцати пяти веков отношений между Яхве и Его избранным народом.
Так что теперь шофер Бьенвеню поехал в спешке в город и вернулся с этим Шломо, обладателем всех профессий, носящим длинную черную бороду и выцветший длиннополый сюртук, который, как он, вероятно, думал, выглядел древним кафтаном. На идише, немного смешанным с французским, он заверил осиротевшую мать, что он знает все и будет делать это, как надо, а не какие-то трюки по «реформе». — «
