Схимники. Четвертое поколение - [11]

Меня приняли как дорогого гостя, несмотря на потрепанность моих одежд. Очень скоро я сидел возле фонтана во внутреннем дворике на мягком ковре, подвернув под себя ноги. Расторопный и почтительный слуга принес низенький столик с угощением. По периметру двора шла крытая галерея, ровные ряды колонн с опиравшейся на них крышей. Сюда выходили двери комнат, в которых останавливались постояльцы. Все как всегда. Мне живо вспомнился другой караван-сарай. Вспомнился мой собеседник, немного тучный человек, чьи мускулы не утратили крепости и силы оттого, что их затянул легкий слой жирка. Его широкие шаровары, подпоясанные кушаком, туфли с загнутыми носками, красная жилетка, небольшой тюрбан. Вспомнилась его теплая улыбка и глаза, полные печали. Тонкие ломтики бастурмы, обильно присыпанные жгучим красным перцем, непривычный вкус коньяка. Я никогда не понимал этого напитка, но всегда, заходя в караван-сарай, заказываю то же самое: бастурму и коньяк. Твое здоровье, мой друг. Я тебя помню, и я тебя ни за что не осуждаю, как не осуждал тогда. Ты выбрал свой пусть, я свой. Кто мы, чтобы судить друг друга? Живи долго, Палач, и да не раскаешься ты никогда в своем выборе.

– Странное чувство, Искатель, да, очень странное. – Он подошел совершенно бесшумно, длинный, мягкий ворс ковров, которыми был устелен двор, скрадывал звук шагов. – Такое чувство, словно ты сейчас здесь не один. Да, а я смотрю – напротив никого нет. С кем ты пьешь?

– Присаживайся, Ловец, – пригласил я. – Раз ты пришел, значит, место выбрано правильно.

Он привычным движением опустился на ковер напротив меня, сам себе налил коньяку.

– Дед рассказывал мне, когда-то давно нам было запрещено пить хмельное, – произнес он. – Да, запрещено, совсем. Тогда люди еще верили во всяческих богов. Так с кем ты пил?

– Сейчас пью с тобой. – Я тоже налил себе. – Легко ли ушел?

– Признаться, не очень. – Он поморщился, выпив, подцепил тонкий, почти прозрачный ломтик бастурмы и отправил в рот. – Хорошо вели, грамотно, да, очень грамотно, командой вели. Хорошая команда. Да, очень хорошая, один из наших учил. Странный город, странно нас принимает. Неспокойно мне, Искатель, ой неспокойно. Кажется, чего нам с тобой бояться? А боюсь.

– Это еще в воротах заметил, – кивнул я. – Страх так и хлестал из тебя.

– Есть причина, Искатель, да, есть. Вот скажи – как можно убить тебя или меня?

Вопрос поставил меня в тупик. Не сразу я ответил, да и ответом это было назвать сложно:

– Ну к примеру, если мы с тобой не сможем сопротивляться, будем закованы в кандалы… нет, это не поможет, будем прикованы к чему-либо так, что ни рукой, ни ногой не пошевелить, да еще потеряем сознание, тогда…

– Не то, Искатель, ой не то, – перебил он меня. – Зачем вопрос на вопрос громоздишь? Хочешь, чтобы я спросил, как взять нас, как сознания лишить? Не то, Искатель. Скажи, как в бою нас убить?

– Достаточно большой отряд, щитоносцы, копейщики, лучники, хорошо обученные…

– Ох, опять не то, – замотал он головой. – Не то совсем. Как нас убить без шума лишнего?

– Не знаю, – честно признался я.

– И я не знаю, – развел он руками. – Я не знаю, а кто-то знает.

– Кто?

– Ах, Искатель, ой, Искатель, если бы знал я кто, поймал бы, да, поймал. Не выследить мне его, не поймать, знаю, что есть он, а кто – не знаю.

– Откуда знаешь? – холодея, спросил я.

– Брат мой умер.

– Кто? – Предчувствие накрыло меня волной, девятым валом.

– Палач убит. Да, Искатель, Палач. И не надо говорить, что не знал ты его.

Палач. Друг. Я не зря вспомнил о тебе. Предчувствие? Нет, я не верю в него. Просто в последний наш разговор была на тебе какая-то печать предопределенности. Страх. Теперь он стал мне понятен. Нет, не считал я себя, своих братьев и кузенов бессмертными, и все же было нечто. Была уверенность, что паршивая случайность или злой умысел простых людей не прервет нашего жизненного пути. Была убежденность в том, что если не станешь переходить дорогу братьям слишком уж откровенно, то сможешь спокойно завершить труды, додумать мысли, воспитать наследников и отойти в мир иной тихо, мирно, с чувством, что все успел. А если не достиг чего, то сам виноват. И ни при чем здесь чьи-то козни, удар в спину, смертельная ловушка. А тут вдруг эта весть. Палач убит.

Я часто бывал в его городе. Селение посреди пустыни, ставшее чем-то вроде столицы кочевников-бедуинов. Пустыня защищала его от вражеских армий гораздо лучше, чем невысокая стена, и небольшой гарнизон – армия эмира. Кхсар Фэй ар-Румал – кажется, так называли его. Помнится, с одного из пустынных диалектов это переводилось как Затерянный в песках. Ну а купцы с запада говорили просто Ксар. Через него шла вся торговля с заведеями. Она-то и стала основой богатств эмира. А в услужение последнему поступил мой кузен Палач.

Каждый раз, когда мне приходилось сопровождать караван в Ксар, мы встречались в одном и том же караван-сарае. Я делился с ним новостями, он со мной – раздумьями. Если Караванщик был бедуином, то Палач – урожденным горожанином. Наши беседы были похожи, и я наслаждался этим. Он был для меня островком постоянства в бурлящем мире. Плеск воды, игра лучей солнца в струях фонтана, мягкие подушки, яркие ковры с геометрическим узором, низкий столик, коньяк и бастурма. Он очень любит коньяк.