Шифр Шекспира - [66]
Я уставилась на нее во все глаза. Она процитировала мою диссертацию! Я думала, слова «наслышана о ваших трудах» относились к моей театральной, а не научной работе. Никто не читает чужих диссертаций, даже родные матери.
— Перекликается, Атенаида, а не списана.
— Как бедный конюх, сын перчаточника из Стратфорда, посмел обличить одного из самых знатных людей страны? Откуда он мог знать подробности?
— Все их знали. Точно так же, как сейчас все наслышаны об извращенных пристрастиях Майкла Джексона. Богатые и знаменитые всегда были на виду, а кое-кто этим даже бравировал. Мне только одно непонятно: зачем? Зачем вам — или кому еще — мешать с Оксфордом того, чьим именем подписаны пьесы?
— Затем, что содержимое пьес для меня важнее обложек, — без прикрас ответила Атенаида. — Тот, кто их написал, имел всестороннее и глубокое классическое образование, имел доступ к хорошим книгам. У него были аристократичные взгляды и привычки вроде любви к псовой и соколиной охоте; он знал английскую провинцию с позиций землевладельца. Не доверял женщинам, обожал музыку и презирал стяжательство. Был сведущ в тонкостях английского законодательства и мореходства, знал итальянский и мог изъясняться на французском и латыни. А главное, он жил и дышал поэзией. Насколько можно доказать — только из фактов, не беря в расчет пьесы, — Уильям Шекспир из Стратфорда не обладал ни одной из этих черт. Следовательно, автор — не он. — Она торжествующе уселась в кресло перед окном. — Оксфорд, напротив, удовлетворяет всем перечисленным требованиям.
— Кроме одного, — возразила я. — Он умер на десять лет раньше. Мы охотимся за «Карденио», или вы не помните?
Пьесой, изданной в тысяча шестьсот двенадцатом. Как мог человек, умерший в каком — тысяча шестьсот пятом?
— Шестьсот четвертом.
— Тем более. Так вот: как мог он написать пьесу через восемь лет после собственной смерти? И речь идет не об одном «Карденио»: «Макбет», «Отелло», «Король Лир», «Буря», «Зимняя сказка», «Антоний и Клеопатра» — большая часть его яковианских пьес вылетает в трубу. Не многовато ли жертв ради знатной родословной?
— Подумаешь, даты, — пожала плечами Атенаида. — Настоящие теории перед датами не отступают. Особенно теми, которые родились в академических стенах. Да, «Карденио» впервые сыграли в тысяча шестьсот двенадцатом, но написать его могли значительно раньше. Вот еще вариант: в тысяча шестьсот четвертом Оксфорд заказал или выполнил сам перевод «Дон Кихота». Потом написал половину пьесы и умер. Несколько лет спустя перевод был опубликован, а еще позже друзья графа и сын попросили Джона Флетчера доделать пьесу и поставили ее в театре — выбрав самый удобный момент, чтобы унизить тем самым своих давних врагов, Говардов. — Тон Атенаиды стал вкрадчиво-провокаторским. — Уж вы-то помните, что они враждовали? — Она обратилась к Бену: — Отец семейства, старый граф Нортгемптон, был другом Оксфорда и двоюродным братом, но когда пришел миг спасать свою говардскую шкуру, обвинил Оксфорда в педерастии.
— Хватит, Атенаида! — взорвалась я. — Все это нелепость. Сплошные «если бы» да «кабы». Ваша нить рассуждений петляет, как пьяный заяц, там, где можно пройти по прямой.
Она фыркнула:
— А вам проще верить, что полуобразованный, а может, даже неграмотный провинциальный чурбан, сын перчаточника, писал гениальные пьесы, предвосхищая развитие теологии, права, дворцового этикета, истории, ботаники и охотничьего искусства?
Она встала и принялась ходить по комнате, разглядывая портреты придворных на стенах.
— «Вер» — это латинский корень, означающий «истинный». Отсюда и всяческие каламбуры — любимая забава средневековой аристократии, — связанные с фамилией графов Оксфордов. Поэтому они взяли себе фразу «Vero nihil verius» в качестве девиза. Так случилось, что это и мой девиз: моя девичья фамилия Девер — искаженное «де Вер». Не иначе за то, что одна из ветвей рода «наследила на стороне». А мое имя… Отец выбрал его не случайно. Оно — попытка приблизиться к началу. Атенаида — вариант прозвища грозной Афины, бряцающей медью, потрясающей копьем[30]. — Последние слова она произнесла с помпой, глядя Бену в глаза. — Оксфорда, первого среди себе подобных, называли баловнем Афины, часто сравнивали с ней. «Глаза его блещут, взгляд сотрясает копья…»
— Здесь ошибка перевода, и вы это знаете, — перебила я. — «Vultus tela vibrat»: «взгляд твой сверкает, глаза мечут дротики».
— Ага, вам знакома цитата! — восторженно отозвалась она. — Хотя перевод все равно неточен. «Мечут стрелы» — возможно. Но не дротики. Вас послушать, представляешь себе вечер в пабе, а не королевский турнир.
— Отлично, стрелы так стрелы. Но не копья.
Атенаида пожала плечами:
— «Телум» — общее название метательного оружия, без уточнений. Однако «вибрат» значит «трясти», отсюда — вибрация. Теперь позвольте обратить внимание: стрелами не трясут, как и дротиками. Потрясают копьем. В частности, Афина — с тех пор, когда мир услышал первые гимны Гомера три тысячи лет назад. В них сероглазая богиня вышла из головы Зевса в полном боевом облачении, потрясая копьем, и воинственный клич ее раскатился по небу, поколебав океан, землю и даже священный Олимп.
Максим, как и многие люди, жил обычной жизнью, не хватая звёзд с неба, но после поездки в Индию, где у него произошла довольно странная встреча с одним мудрым старцем, фундамент его привычного мировоззрения дал трещину, а позже и вовсе рассыпался в прах. Новый смысл и уже иные горизонты увлекли молодого человека к разгадке очень древней тайны жрецов… И это ещё не всё, впереди другие приключения и жизненные головоломки. С уважением, Вячеслав Корнич.
Тяга к взрослым мужчинам — это как наркотик: один раз попробуешь — и уже не в силах остановиться. Тем, для кого априори это странно, не объяснишь. И даже не пытайтесь ничего никому доказывать, все равно не выйдет. Банально, но вы найдете единомышленников лишь среди тех, кто тоже на это подсел. И вам даже не придется использовать слова типа «интерес», «надежность», «безопасность», «разносторонность», «независимость», «опыт» и так далее. Все будет ясно без слов. Вы будете искать этот яд снова и снова, будет даже такой, который вы не захотите пустить себе по вене, но который будете хранить у самого сердца и носить всегда с собой.
Мэпллэйр – тихий городок, где странности – лишь часть обыденности. Здесь шоссе поедает машины, болотные огни могут спросить, как пройти в библиотеку, а призрачные кошки гоняются за бабочками. Люди и газеты забывают то, чего забывать не стоит. Нелюди, явившиеся из ниоткуда, прячутся в толпе. А смерть непохожа на смерть. С моста в реку падает девушка. Невредимая, она возвращается домой, но отныне умирает каждый день, раз за разом, едва кто-то загадает желание. По одним с ней улицам ходит серый мальчик. Он потерял свое прошлое, и его неумолимо стирают из Мироздания.
Молодая семья, идеальный быт, идеальные отношения. Сэм – идеал мужчины и мужа. Мерри – прекрасная мать и хозяйка. И восьмимесячный малыш Конор, ангелочек. Сейчас они живут в Швеции, в доме с цветущим садом… Мерри приглашает подругу детства по имени Фрэнк погостить у них какое-то время. Постепенно Сэм начинает проявлять к ней повышенное внимание, и это пугает молодую супругу. А вот Фрэнк замечает кое-что странное в отношении Мерри к сыну… С каждым новым днем, проведенным в семье, Фрэнк убеждается, что все, что она видит – иллюзия, маски, за которыми скрываются настоящие лица: жестокие, деспотичные и кошмарные.
Кира Медведь провела два года в колонии за преступление, которого не совершала. Но сожалела девушка не о несправедливости суда, а лишь о том, что это убийство в действительности совершила не она. Кира сама должна была отомстить за себя! Но роковой выстрел сделала не она. Чудовищные воспоминания неотступно преследовали Киру. Она не представляла, как жить дальше, когда ее неожиданно выпустили на свободу. В мир, где у нее ничего не осталось.
В маленьком провинциальном городке Дерри много лет назад семерым подросткам пришлось столкнуться с кромешным ужасом – живым воплощением ада. Прошли годы… Подростки повзрослели, и ничто, казалось, не предвещало новой беды. Но кошмар прошлого вернулся, неведомая сила повлекла семерых друзей назад, в новую битву со Злом. Ибо в Дерри опять льется кровь и бесследно исчезают люди. Ибо вернулось порождение ночного кошмара, настолько невероятное, что даже не имеет имени…