— Я ничего подобного… не знаю, — хрипел голос Ковальчука.
— Возможно, — слышался другой, иронический голос, — возможно, это ошибка, но, — голос стал металлически звонким, — может быть, вы знаете человека, изображенного на этой фотографии?
На полминуты воцарилась тишина.
— Фотография эта, — продолжал Анч, — сделана в 1918 году.
Находка услышала, как кто-то вскочил на ноги, уронив стул.
— Отдайте, — шипел Ковальчук, — отдайте!
— Во-первых, я сильнее вас физически, а во-вторых, это не единственный экземпляр. Успокойтесь! Вы очень возбуждены. Помните, что во всех случаях жизни надо быть спокойным, тогда легче найти выход из положения.
Было слышно, как инспектор сел на стул. Снова наступило молчание. Так продолжалось минуты полторы.
Находка слышала, как стучало ее сердце и как трещала свеча.
— Я требую! Отдайте! — крикнул Ковальчук.
— Тише, может проснуться ваша дурочка. Она подумает, что я вас режу.
— Вы и режете. Без ножа режете! — уже плаксиво отвечал инспектор.
Свеча разгорелась, фитиль вытянулся, воск скатывался большими каплями и застывал на пальцах. Но Находка не замечала этого. Она слушала.
— Мы все эти годы внимательно следили за вами. Вы действительно трус: спрятались на этом острове еще до конца гражданской войны и до сих пор никуда не показываете носа, хотя в тех местах, где вы когда-то проявляли активность, вас, вероятно, забыли уже лет десять назад. Здесь не знают вашего прошлого. Тем лучше. Только мы не выпускаем вас из поля зрения. Когда-нибудь вернется же старое, надо беречь кадры. Разве вы отказались бы от своего прошлого, если бы осуществилось то, о чем вы мечтали в 1918 году, когда вы снимались в полной форме? Да и наш разговор показал, как надоела вам эта нора. Ну, а если, скажем, до осуществления этой цели еще далеко, то не согласитесь ли вы на предложение перебраться за границу и получить полное обеспечение?
Очевидно, Ковальчук долго думал — пауза снова затянулась.
Наконец опять заговорил Анч. Он говорил тихо, но девочка разобрала его слова:
— Слушайте, ваша дефективная наверняка спит?
Скрипнул стул, и послышались шаги. Находка отскочила от стены и дунула на свечу. Свет погас, и все погрузилось во тьму.
Ковальчук приоткрыл дверь в каморку, зажег спичку, посмотрел на девочку, свернувшуюся калачиком на топчане, и, очевидно совсем успокоенный, вернулся обратно к Анчу.
Теперь Находка лежала в темноте. Она прижалась к стене и продолжала слушать.
— Пока, — говорил фотограф, — я могу вам выдать три тысячи рублей.
— И вы обещаете мне за границей обеспечение?
— Несомненно! Но это, как и мой аванс, надо заслужить.
— То есть?
— О, дело небольшое! В Соколином выселке теперь находится профессор Ананьев. Об этом я узнал от вас два часа назад.
Слова «профессор Ананьев» что-то напомнили Находке. Ах, да! Это отец той девушки, что приходила днем.
— Вас интересует этот профессор? — спросил Ковальчук.
— Да. Нам должен быть известен каждый его шаг. Он здесь нашел торианитовый песок. Поэтому я задержусь на острове на некоторое время, а вы будете исполнять обязанности моего помощника.
— Ну, а потом?
— Выполнив это задание, — слова Анча звучали многозначительно, — мы покинем остров вместе. Перебраться через границу не так трудно, как вы думаете.
— Так… так… но все же… мне не совсем ясно это… задание…
— Ах, какой вы недогадливый!.. Торианитовых разработок на острове не должно быть, вот и все! — выразительно закончил Анч.
— А профессор Ананьев?
— У него больное сердце. Доктора побаиваются, что он долго не проживет. Понимаете?
— Та-ак, та-ак… Ну, а если я несогласен?
— Можете заявить обо мне, но не надейтесь, что вам простят 1918 год. У нас материалов больше чем нужно… А во-вторых, можете быть уверены, что руки у нас длинные. В-третьих, если вы еще раз продумаете обстоятельства, в которые вы попали, то согласитесь, что этот выход из вашего положения — лучший. Вы удовлетворите свою тайную ненависть и получите большую награду… А пока пойдемте спать. Спокойной ночи!
Находка слышала, как кто-то вышел во двор, и все стихло. Она лежала с раскрытыми глазами и не могла заснуть. Девочка надеялась услышать еще что-нибудь. Но в комнате было тихо.
Анч выкурил перед сном папиросу и смотрел в окно на освещенный лунным светом двор, где задумчиво от калитки до огорода и обратно ходил Яков Ковальчук. Анч так и оставил его ходить и думать, а сам совершенно спокойно растянулся на инспекторской постели.
Сон бежал от Находки. А прежде редко случалось, чтобы она не заснула сразу. Девочка мало поняла из того, что услышала. И все же для нее было ясно, что человек, прибывший к ним, подговаривал Якова Степановича на что-то дурное. Зная инспектора, она почти не сомневалась, что он пойдет на это дурное дело. Они задумали что-то против отца той девушки.
Находка очень редко появлялась в Соколином. Выселка она не любила. Мальчишки сбегались смотреть на нее. Женщины жалостливо кивали ей вслед головой, а взрослые рыбаки почти не обращали на нее внимания. Ни дети, ни женщины из выселка не обижали ее — первые никогда не отваживались ударить, а вторые никогда не насмехались над ней, — но все же что-то в их поведении задевало ее самолюбие.
