Шея жирафа - [9]

– Треть умерла во время чумы, в тысяча пятьсот шестьдесят пятом году. Сегодня мы наблюдаем распространение новой чумы.

Как будто это имеет значение. Но Тиле вечно, как на уроке.

– Тиле, ты мог бы заняться историей региона.

Вредно ему так волноваться. Она погладила его по руке, покрытой пятнами. Кожа мягкая, как у молодого.

– Тридцать процентов. С такой долей можно выборы выиграть. – Майнхард. Пытается сменить тему.

– Да, друзья. – Каттнер потер руки. В очередной раз изготовился к речи. Сразу видно. – Наша школа находится на стадии сокращения. Но наша задача не в том, чтобы управлять финалом. Мы делаем эту школу перспективной.

Все понятно: смерть тоже часть жизни…

– Вымирающие районы – это не новость. И ничего в этом трагического нет. Школы везде закрывают. И на Западе тоже. В Рурской области, например. И в Нижней Саксонии пустует половина школ. Это повсеместное явление. Вы разве не слышали, что сельские жители активно переселяются в город?

Он думает, им нужны его разъяснения.

– У нас, на Востоке, все ее так уж и плохо. Сюда, по крайней мере, еще вкладывают деньги. Новое уличное освещение, автобан…

– Подсчитали, что автобан совершенно не окупается, слишком мало транспорта.

Майнхард, видимо, тоже читает газеты.

– Да, сюда люди, не приезжают, они отсюда уезжают. Дорогу с односторонним движением надо было строить.

Конечная станция – Передняя Померания. Предписанная среда обитания.

– Ужасно все это. – Тиле откашлялся и выпрямился. – Раньше покинуть свой город было наказанием. Изгнание было страшнее всего. – Он поднял глаза. – А. сегодня, в выигрыше оказывается тот, кто уехал.

Каттнер откусил от морковки и отклонился назад.

– Если бы Мартены были немножко поумнее, мы бы выкрутились.

– Мартены?

Какое глупое у Майыхарда выражение лица.

– Как кролики… – Каттнер сунул морковку в кулак. – Но вреда ведь никакого. Три таких семьи – и мы были бы спасены. Нам хватило бы учеников до пенсии. Но нет! Кто окончил гимназию, становится фригидным.

– Вы, наверное, хотите сказать, бесплодным?

Майнхард уже успел подцепить болезнь учителей.

Манию исправления.

– Да все одно.

– Ну, ты уж постарался, чтобы учеников хватало. Только нужно было раньше начинать.

Точно в цель. Каттнер снова наклонился вперед. Приготовился к атаке.

– Послушай, Ломарк. Нас всех проверяли. У нас у всех сидели на уроках. Не только у тебя.

Снова он об этом. Время непрошеных гостей давно прошло, время этих всезнаек, которые сидели в уголке и вели себя тихо, как мышки. Так выразился, покровительственно улыбаясь, последний визитер, этот бородатый Книльх из Ведомства по делам школ. Но эта мышка оказалась крысой: осмелилась раскритиковать ее урок. «Гэспожа Ломарк преподает фронтально»,  – было написано в отчете. А как же иначе, умник ты наш! Устраивать круглые столы, как Шваннеке? Или работу в группах? Дети же сами ничего нормально не сделают. Будут сопли под микроскопом, рассматривать вместо кожицы лука. И оплакивать инфузорию-туфельку, наконец-то выливая вонючий отвар сена в унитаз. Результаты все равно спишут у очередной отличницы.

Ей следует приблизить уроки к действительности, так ей потом сказали. Бред какой-то! Биология и так уже близка к действительности. Учение о жизни, о ее закономерностях и формах проявления, ее распространении во времени и пространстве. Наука, в которой нужно уметь наблюдать, где задействованы все органы чувств. Все как всегда: сначала запрещают убивать животных для опытов на уроках, а потом требуют приблизить уроки к действительности!

Чего они только не запретили. Тоже мне нашли опыты над животными. О каких мучениях они говорят? Животных-то использовали мертвых! Объекты для изучения. Исследовательские цели. Эксперименты. Высидеть оплодотворенное яйцо под инфракрасной лампой. Вскрыть его, чтобы увидеть сердцебиение. Выключить лампу. Что и требовалось доказать. Гладкая шпорцевая лягушка, распознающая беременность. Самки мечут икру в женской моче. Зубной налет в чашке Петри. Подергивание отделенной лягушачьей лапки. Еще влажной. Прикоснуться к мышцам, серебром, и железом… Два металла, благородный и неблагородный, далеко отстоящие друг от друга в гальваническом ряду. Требуемое доказательство. Нервный путь – это проведение раздражения. Электрическая цепь. Превращение химической энергии в электрическую. Природа говорит с нами посредством эксперимента. Так нет же: теперь разрешено взрезать брюхо только дохлым, рыбам. Но селедка очень быстро начинает вонять. А форель дорогая. Хорошо, хоть глаза коров пока не запретили, впрочем, ввиду коровьего бешенства лучше было бы использовать глаза свиней. Она любила этот момент линза падает на расстеленную газету, и буквы в одном из слов увеличиваются. И сразу воцаряется тишина. Дети забывают об отвращении и благоговейно наблюдают за мерцанием сетчатки. Конечно, наглядность важна. Но нельзя же каждый день демонстрировать хватательный рефлекс, дождевых червей, одержимых регенерацией, или слюнявых собак Павлова. Диорам достаточно в музее естествознания. Анатомические препараты в формалине, мерцающие кости и мигающие кнопки. Лучше фронтального урока еще ничего не придумали. У нее хорошие уроки. У нее хорошие ученики. Конечно, некоторые ее боятся. Ее контрольные – как гром среди ясного неба, но об этом все знают и поэтому обычно приходят на урок подготовленными. Что преподавать, по-прежнему решает она сама. Учебная программа напоминает спираль. От простого к сложному. Темы повторяются, все больше усложняясь. Это как тиски, которые постепенно закручиваются. Важен результат. А у нее хорошие результаты. Уровень оценок – выше среднего по региону. Так было всегда. Конечно, ей повезло. Биология и физкультура. У жизни на хвосте. Естественные науки переписывать не нужно. Тут нет места мнениям и размышлениям. Здесь нужно наблюдать и исследовать, определять и объяснять! Гипотеза, индукция, дедукция. Законы природы не имеют национальности. Тиле и Бернбургше пришлось повозиться с новыми датами и именами. Во всяком случае, несколькими границами стало меньше. Но биология – это факты. А урок биологии – это рассказ, основанный на фактах. Она дает надежные знания, они не утрачивают значения при смене политической системы. Мир можно описать и объяснить, только исходя из него самого. А законы, которым он подчиняется, имеют неограниченный срок действия. Здесь демократии не место. Это – настоящая диктатура!