Шевалье - [55]

– Моя госпожа, могу ли я представить Артура, виконта Баллинкри, твоего внука, – добродушно произнес Кловис.

Артур шаркнул ногой с глубоким размахом, но потом нашел, что этого недостаточно, и опустившись на одно колено, оставался в таком положении, пока Аннунсиата не предложила ему подняться. Она внимательно изучала его, когда он пересекал комнату – высокий молодой человек, правда не такой высокий, как Карелли, одетый хорошо, по моде, но не блестяще, в белом парике, нависающем над плечами, но не достающем до спины.

Лицо... Она не узнала его лицо. Аннунсиата готовилась увидеть собственные черты или черты ее сына Хьюго, но оно было совершенно чужим. Она предположила, что Артур, должно быть, похож на кого-нибудь из членов семьи по линии Каролины. Он был полный и белокожий, со светлыми глазами и ресницами. Аннунсиата предположила, заметив веснушки на его бледном лице, что волосы у Артура, должно быть, светлые с рыжеватым оттенком. Он был совсем чужой, и она почувствовала волну облегчения, омывшую ее.

Ее первый муж Хьюго причинил ей большое горе, когда она была совсем юной, и Аннунсиата никогда не забывала это и не простила его. Она стала ненавидеть Хьюго. Она ненавидела двух детей, родившихся от него – Арабеллу и Хьюго. Она думала, что должна ненавидеть сына Хьюго, но в Артуре не было ничего ни от Хьюго, ни от нее самой, будто привидение, причиняющее беспокойство, утихомирилось. Она готова была проникнуться симпатией, даже благоволить этому тяжеловесному юноше в явном облегчении от того, что освободилась от бремени ненависти.

– Садись и не волнуйся, сэр. Я рада тебя видеть, – сказала она.

Артур сел на стул между ней и Кловисом. Аннунсиата продолжала:

– Что ж, перейдем к делу. Кловис намерен женить тебя, лорд Баллинкри, и Мари Селию Эйлсбери, свою подопечную. Что ты на это скажешь?

Артур сильно удивился резкому переходу к делу и смог только, запинаясь, выговорить:

– Я... я... у меня нет больших возражений, моя госпожа... но...

Аннунсиата взглядом остановила его и обратилась к Кловису:

– Ты с обоими из них говорил? Ты подумал о брачном соглашении?

Кловис улыбнулся.

– Ты слишком спешишь, графиня! Я с трудом привыкаю к мысли о том, что моя малютка достаточно взрослая, чтобы выйти замуж, а ты их упаковала и отправила в две минуты.

Аннунсиата рассмеялась, и Артур увидел, как прекрасна она была когда-то.

– Очень хорошо. Я принимаю твой укор. Но, мой дорогой Кловис, если это должно быть сделано, пусть оно будет сделано быстро. У меня нет пристрастия мужчины затягивать дело. Если ты даешь девушке разрешение, и ни у кого из них нет больших возражений, то я даю свое благословение. А поскольку у девушки приличное состояние, а у Артура ничего, кроме имени, я составлю дарственную запись на него, чтобы он мог не стыдиться. Артур, у меня есть дом и маленькое имение в Кендале и мне кажется, что тебе будет удобно иметь собственность в том же краю, что и у твоей жены. Если ты женишься на Кловер, я подарю тебе это имение, и ты сможешь делать с ним, что хочешь.

– Ваша милость великодушны, – сказал Артур. Он на миг вспомнил об Индии, но ее образ трудно было удержать в голове в присутствии графини. Он совсем не думал о Кловер, но мужчине надо жениться и всю свою жизнь он мечтал об имении. Если он понравится графине, возможно она сделает его своим наследником. Он осторожно улыбнулся ей.

– Я вам слуга, ваша милость. Со всем, что вы решите, я смирюсь.

Графиня взглянула на него внимательным проникающим взглядом, затем обратилась к Кловису:

– Что ж, кузен, теперь дело за тобой. Мы будем заключать сделку? Когда-нибудь ты должен отдать ее. Знаешь, лучше побыстрее составим соглашение и покончим с этим.

Аннунсиата протянула свою длинную белую руку и она порозовела от света из камина. Кловис, пожалуй, смотрел на нее слишком долго, потом встал со стула и протянул свою руку для рукопожатия. Казалось, две руки парили, освобожденные от тела в послеполуденном мраке комнаты, белые над темным турецким ковром в отсветах красно-золотого пламени.

* * *

Обед на редкость удался. Артур увидел, какими изящными могут быть вещи тех, чей вкус равен богатству. Одной женщине, должно быть, очень тяжело развлекать семерых мужчин. Он представил Индию в этой роли и понял, что это было бы совсем не то. Аннунсиата разговаривала с мужчинами как равная, без стеснения, без кокетства, без скрытности. Ее ум был такой же острый, а ее образование лучше, чем у некоторых из них, однако в ее манерах не было никакого вызова. Она была доброжелательна и непринужденна и при всем том необыкновенно женственна. Аннунсиата надела все белое: белый атлас с белым кружевом поверх платья, юбки закреплялись сзади большими розовыми искусственными розами, лиф платья вышит жемчугом и прозрачным флюоритом. Бриллианты украшали шею. Темные волосы уложены в высокую прическу с жемчугом. Она сидела в конце стола, похожая на Снежную королеву. Элдрич был справа, Кит Рен – слева. Когда она смеялась или говорила с ними, они склонялись вперед как деревья, волнующиеся под невидимым ветром.

Еду подали простую и вкусную. Обслуживание было сдержанным и великолепным. Стол освещался тремя большими серебряными канделябрами, в каждом по восемь свечей. Они стояли в круге света, окруженном темнотой, которая сгущалась по мере перехода вечера в ночь. После обеда все перешли в гостиную, пока убирали со стола, а потом вернулись, чтобы разложить планы, высказывать свое мнение, показывать, обсуждать. Артур чувствовал себя как во сне, в центре которого восседала черно-белая, сверкающая фигура Снежной королевы. На фоне темного красного дерева стола ее обнаженные по локоть руки светились, когда она показывала на какие-нибудь детали плана. Мужчины все больше горячились и спорили, не раздраженно, но страстно. Аннунсиата называла Рена «Кит», а Ванбро – «Ван». Они пререкались. Рен придерживался своего стиля строгого изящества, Ван – роскошного палладианского