Шествовать. Прихватить рог… - [30]

Шрифт
Интервал

— Звучит уязвленный смех, — объявляла быстроногая Мара. — Барышнины нервы: опять самое светлое сошлось к предложению — уединиться?!

Недремлющий и могучий в ключице билборд, кряхтя, разворачивал косую сажень — от провисших в полете мостовых к быстроходным пешим и воспламенялся советами: «Расскажи все, что знаешь и думаешь, что знаешь. Открой рот там, где ты есть. Бросай слова не на ветер, а в телефон, подключенный к нашей компании. Говори, говори, говори!..»

— Допустим, — не останавливаясь, предполагала быстроногая Мара, — вопреки манифестам, я обожаю чужую тайну. Но зачем раскупоривать ее — сейчас, а не завтра? Или перекатить половину суток — и букет увянет? Так недостойное вечности — недостойно и моего внимания.

— А кто из нас поклянется, что возьмет дальнее фа в знаменитой фауст-октаве… точнее, покойно наблюдает себя — в завтрашнем дне? — едко вопрошал брат Сильвестр. — Рассматриваю намерение ускоренно выйти в завтра — предательством общего дела. Мы должны с шиком допровернуть наше сегодня!

— Дадите капитану аудиенцию — в пещере автомобиля, которым доставите его в пенат. Или в пароходство, на кручу морской дали… — предлагал темный охотник. — Вашу честь заслоняют адмиралы и корыстный земной возница, знаки дороги и воздушные клетки с тремя птицами света.

— В режиме желтых подмигиваний… Я путешествую с надежными спутниками: с дымом или с исповедальной нотой! — объявляла Мара. — Хотя порой меня преследуют лимонные бабочки. Приветы ночных светофоров. Кстати о ночи — в пещерном автомобиле… в яслях, в вертепе. О тщете покрыть остатком моего желтого — заботливое препровождение в капитанство и в почтальонство — сначала зевнувшего символы дороги и осевшего гонца, а после — еще и известий. Супер-пуперных — в его сне. И легкого пути нам не обещают. Ночевать под разверстым небом, поститься, бороться с тягами — воздушных потоков, к прекрасному, порочных открытий, отгонять не наши донесения…

Далеко впереди как будто мелькал или бледнел и мнился пустынник, ненадежный в желтой панаме или в напяленной луне, и, не представлен газонокосилке, пускал пред собой деревенщину-косу и размеренно снимал с левого края — зеленую гамму и прикормленных: шалфейные и лавандовые, и менял цветовое решение, подпуская — прокосы недообитаемого седого и мерзловатый мышиный.

— А вдруг все же наметем часть пути — в вашем красноречивом ридикюле? — непринужденно спрашивал темный охотник. — Вложим в мятущее всю душу… Или вернее пошелушим фортуну в недрах капитана?

— Даже то, что мне снится, очень может лишить покоя — многих! — заявлял спящий брат Сильвестр. — Как вы знаете, все существующие известия уже произнесены, и величие вариации — в языке, которым оденется. Конечно, тот аскет морковноговорящий мог выразить мое послание — овощными, чей век, слава ему, длиннее вашей кичливой спешки. Вечно плодящимися оливами, и лозами пышноусыми, и винной ягодой… лучше — арбузной, арт-объектом сильных пространств. Но в вас, пожалуй, больше огня. Вы должны гордиться, что я остановил выбор на вас!

— Вот он, жданный час, раздевающий истину! Царь горы! — сумрачно изрекала быстроногая Мара и приветствовала других своих спутников, столь же верных, но по строгости не озвончают своих имен: Справедливость, не рекомендующую Маре восславить — Конец Пути, эту выпаханную замыслом пустошь, и почтить счисление заповедных серединных участков, а также — Скептицизм, советующий не тешиться — ни подкатами и фиктивными промежутками, ни справедливостью, а также — Наваждение дороги, что обхаживает идущего и готова исполняться и распылять заряд реальности. — Холод ушел, саранча ушла, шагомер ушел… — бормотала Мара. — А дальнейшую расстановку сил размечаем — мироедками-гарпиями, что слетелись на сытный стол дороги. Кстати: утверждение о некапитанстве взыскующего из белого мундира — неполно и некорректно, а представление его разносчиком, неважно чего, вы из скуки отвергли… — и грозно возглашала: — Так узнаем суровое: крикливая мужская фигура капитан на деле — прокурор! И будет сердит на руку, гуляющую по чистым прокурорским карманам… как и на выпущенную — в мой колчан.

— Напрасно вы мне не верите, Мара, — кричал говорящий во сне брат Сильвестр. — Я действительно — посыльный. Скажем крупнее: Посланник, Вестник! Но о букве… — здесь сновидец несколько тушевался и задумчиво откашливался. — Должен шепнуть вам, дорогая, что письменный, вневременной я огорчительно незнаком — со мною сиюминутным, сибаритствующим во всяком самовыражении. И, предупрежден доброжелателем, никогда не расправлюсь с отзывом на послание — безжалостно и мгновенно, не стоит вверяться незнакомцу. Но если пронести ответ — сквозь пешки дней… недель, лет — и лишь там прижать к бумаге, это будет — настоящее! Что ни строчка — многослойный, глубинный я! Так что весть, которую ныне я перепоручаю вам, длиной — в частую треть моей жизни!

— И не снежноливрейный страж при вратах в какое-нибудь иное местечко? Грузных — в его сне, но до намека прозрачных в вашем? — весело уточнял темный охотник. — Не стережет — разгулявшихся по трассе скорохода, и морских волчцов, и прокурора, профи, растекшегося по уличной скамье самой незасиженной версии, чтобы не проспать сон о крахе карьеры…


Еще от автора Юлия Михайловна Кокошко
Вертикальная песня, исполненная падающими на дерево

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Крикун кондуктор, не тише разносчик и гриф…

Юлия Кокошко – писатель, автор книг “В садах” (1995), “Приближение к ненаписанному” (2000), “Совершенные лжесвидетельства” (2003), “Шествовать. Прихватить рог” (2008). Печаталась в журналах “Знамя”, “НЛО”, “Урал”, “Уральская новь” и других. Лауреат премии им. Андрея Белого и премии им. Павла Бажова.


За мной следят дым и песок

В новую книгу Юлии Кокошко, лауреата литературных премий Андрея Белого и Павла Бажова, вошли тексты недавних лет. Это проза, в определенном смысле тяготеющая к поэзии.


Рекомендуем почитать
Листья бронзовые и багряные

В литературной культуре, недостаточно знающей собственное прошлое, переполненной банальными и затертыми представлениями, чрезмерно увлеченной неосмысленным настоящим, отважная оригинальность Давенпорта, его эрудиция и историческое воображение неизменно поражают и вдохновляют. Washington Post Рассказы Давенпорта, полные интеллектуальных и эротичных, скрытых и явных поворотов, блистают, точно солнце в ветреный безоблачный день. New York Times Он проклинает прогресс и защищает пользу вечного возвращения со страстью, напоминающей Борхеса… Экзотично, эротично, потрясающе! Los Angeles Times Деликатесы Давенпорта — изысканные, элегантные, нежные — редчайшего типа: это произведения, не имеющие никаких аналогов. Village Voice.


Скучаю по тебе

Если бы у каждого человека был световой датчик, то, глядя на Землю с неба, можно было бы увидеть, что с некоторыми людьми мы почему-то все время пересекаемся… Тесс и Гус живут каждый своей жизнью. Они и не подозревают, что уже столько лет ходят рядом друг с другом. Кажется, еще доля секунды — и долгожданная встреча состоится, но судьба снова рвет планы в клочья… Неужели она просто забавляется, играя жизнями людей, и Тесс и Гус так никогда и не встретятся?


Сердце в опилках

События в книге происходят в 80-х годах прошлого столетия, в эпоху, когда Советский цирк по праву считался лучшим в мире. Когда цирковое искусство было любимо и уважаемо, овеяно романтикой путешествий, окружено магией загадочности. В то время цирковые традиции были незыблемыми, манежи опилочными, а люди цирка считались единой семьёй. Вот в этот таинственный мир неожиданно для себя и попадает главный герой повести «Сердце в опилках» Пашка Жарких. Он пришёл сюда, как ему казалось ненадолго, но остался навсегда…В книге ярко и правдиво описываются характеры участников повествования, быт и условия, в которых они жили и трудились, их взаимоотношения, желания и эмоции.


Страх

Повесть опубликована в журнале «Грани», № 118, 1980 г.


В Советском Союзе не было аддерола

Ольга Брейнингер родилась в Казахстане в 1987 году. Окончила Литературный институт им. А.М. Горького и магистратуру Оксфордского университета. Живет в Бостоне (США), пишет докторскую диссертацию и преподает в Гарвардском университете. Публиковалась в журналах «Октябрь», «Дружба народов», «Новое Литературное обозрение». Дебютный роман «В Советском Союзе не было аддерола» вызвал горячие споры и попал в лонг-листы премий «Национальный бестселлер» и «Большая книга».Героиня романа – молодая женщина родом из СССР, докторант Гарварда, – участвует в «эксперименте века» по программированию личности.


Времена и люди

Действие книги известного болгарского прозаика Кирилла Апостолова развивается неторопливо, многопланово. Внимание автора сосредоточено на воссоздании жизни Болгарии шестидесятых годов, когда и в нашей стране, и в братских странах, строящих социализм, наметились черты перестройки.Проблемы, исследуемые писателем, актуальны и сейчас: это и способы управления социалистическим хозяйством, и роль председателя в сельском трудовом коллективе, и поиски нового подхода к решению нравственных проблем.Природа в произведениях К. Апостолова — не пейзажный фон, а та материя, из которой произрастают люди, из которой они черпают силу и красоту.


Жалитвослов

Абсурд, притчевость, игра в историю, слова и стили — проза Валерия Вотрина, сновидческая и многослойная, сплавляет эти качества в то, что сам автор назвал «сомнамбулическим реализмом». Сюжеты Вотрина вечны — и неожиданны, тексты метафоричны до прозрачности — и намеренно затемнены. Реальность становится вневременьем, из мифа вырастает парабола. Эта книга — первое полное собрание текстов Валерия Вотрина.