Шествие императрицы, или Ворота в Византию - [51]

Потемкин растроганно прижал к губам ее пухлую руку, потом вторую и стремительно вышел. Он был полон обычной энергии, и свидание с Екатериной зарядило его, как обычно, неиссякаемым зарядом.

Днепр все еще качал на своей груди льдины и льдинки, унося их к югу, но весна уже сильно и влажно дышала. Казалось, это дыхание несли на своих крыльях птичьи стаи, все тянувшиеся и тянувшиеся к северу, чтобы и там запахло весной.

Снег на буграх стаял, а в низинах пожух, готовясь излиться в звонкие потоки. Санный путь все еще стоял, но вот-вот готов был обратиться в тележный.

Карета Потемкина направлялась к затону, где в ожидании своего часа ошвартовалась флотилия галер и мелких судов, которым предстояло понести императрицу со свитой вниз по Днепру, к новым владениям России, меж тем как западный берег могучей реки все еще принадлежал Польше.

Потемкин уже не раз наведывался сюда. И хотя надзор за работами был поручен надежным людям, он каждый раз находил несообразности и неустройства.

Затон был заперт нагромождением льдин. Иные стояли торчком, вздыбленные сильным течением. Иные навалились на суда, грозя выдавить их на сушу либо повредить борта.

— Что ж вы, дьяволы, смотрите! — накинулся светлейший. — Труды насмарку, льдины краску обдерут либо борта продавят.

— Стихия, ваша светлость, — пробормотал мастер. — Супротив нее человек слаб. Мелкота человек супротив нее.

— Рассуждай мне! — освирепел Потемкин. — А ну тащи багры!

Выхватив багор, он принялся с силой отталкивать льдину, навалившуюся на борт императрицынской галеры «Днепр». Вены на лбу вздулись, казалось, хрустальный глаз вот-вот выскочит от напряжения. Льдина качнулась, подалась и рухнула с треском, давя соседние.

В сильных руках Потемкина багор казался соломинкой. В конце концов шест обломился, и Потемкин с сердцем швырнул деревяшку за борт.

— Давай еще!

— Помилуйте, ваша светлость. Статочное ли дело сию работу сполнять!

— Коли вы тут дрыхнете да поруху на казенное добро попущаете, то должен я вас в чувство привесть! — рявкнул князь, хватая новый багор.

Застоявшись в своем затворе, он с каким-то яростным наслаждением разминал бока.

— Хватит! — наконец бросил он, тяжело дыша. — Верно, не княжеское это дело. Еще три-четыре дня, и лед сойдет. Тогда и выйдем на чистую воду. Быть всем в готовности. Коли все будет справно, быть награждению. Коли нет — кнуту.

И он удалился, глухо ворча под нос. Мало кто представлял себе, во что встало шествие. Только на его первой сухопутной дороге от Санкт-Петербурга до Киева лежало 76 станций, каждая из которых требовала ночлега и прокорма для сотен людей и сорок одной тысячи восьмисот лошадей.

Это стоило ему, Потемкину, бессонных ночей и лихорадочной распорядительности. Теперь перед кортежем императрицы простиралась водная дорога до низовьев Днепра. И тут все было не просто, хотя иным казалось — вода гладка, сама несет.

Он самолично обследовал порожистое русло. И скалы, препятствовавшие судоходству, приказал взорвать.

Легко сказать — взорвать. Исполнили, как могли. Однако были каменные зубья, которые не поддавались пудам пороху. Светлейший выходил из себя. Но в конце концов смирился: понимал — не все подвластно ему.

Киевские холмы оделись молодым зеленым пушком. Зацвели яблони, запахи весны напоили воздух, тревожа и будоража всех — и двуногих и четвероногих. Дороги превратились в коричневое месиво из снега, земли, конских катухов и мочи. Ручьи вспухали, становились речонками, в них копались вороны и прилетевшие грачи. Вороны по-хозяйски отгоняли их — постоянные жительницы пришельцев.

Снежные колеи стали непроезжими, и на улицах появилось все больше верховых. Лошади с трудом тащили сани, рачительные хозяева не припоздали с колесами.

Днепр вздулся и вышел из берегов. Он стремительно нес запоздалые льдины, неведомо где застрявшие, торопясь очиститься ото льда и снега, а заодно и от разного мусора, сброшенного в реку людьми и самой природой. И уже в устах многих затрепетало слово «навигация», столь любимое Петром Великим. Да, пора было открывать навигацию. И открыть ее предстояло великому флоту государыни императрицы, возглавлявшемуся ее галерой «Днепр».

Суда приткнулись к берегу и терлись бортами друг о друга, словно в нетерпении. Все было готово к отплытию. Но, как ни странно, медлил один светлейший. Отчего? Он ждал гонца из польского Канева с вестью о том, сошел ли там лед. А еще следовало известиться, прибудет ли в Канев польский король Станислав-Август II на свидание — условленное — с ее величеством.

Были серьезные сомнения. Обида? Досада? Разочарование? Екатерина подсадила именитого польского шляхтича на престол в надежде на пожизненную благодарность. Станислав Понятовский находился с нею в любовной связи в ту пору, когда она была великой княжной и еще не помышляла о российском престоле. Ей нравился галантный поляк на дипломатической службе. Была известна и его родословная. Да, он был сыном того самого Понятовского, который верно служил шведскому королю Карлу XII, бежал вместе с ним из-под Полтавы и всегда оставался непримиримым врагом России.

Однако сын, взойдя на престол с помощью Екатерины и при одобрении прусского короля Фридриха II, не оправдал их надежд. Станислав стал игрушкой в руках своевольной шляхты. В его правление собралась конфедерация в Баре