Шестьсот лет после битвы - [47]

— Мне завмаг велел, — отдавала она железо. — Говорит, не сколешь, спать не ложись!

Фотиев, напрягая мускулы, бил. Подымал и опускал лом. Смотрел на болезненное, замершее и такое родное лицо. И было ему больно в душе. Но было и загадочно-сладко. Он был у себя, со своими, начинал свою новую жизнь.

Женщина что-то бормотала, рассказывала. Сквозь морозную черную ночь станция, озаренная ртутью, смотрела, как он работает.

Часть вторая

Глава седьмая

Фотиев работал в диспетчерской среди телефонов, селекторов, хрипа и бульканья рации. В окне по измызганной, раздавленной трассе катили самосвалы. Краны заслоняли окно железными телами. Бульдозеры сотрясали стол с аппаратами. А когда проползали, станция возносила в серое дымное небо свои вершины и кручи. Клубилась, искрила, содрогалась непрерывным трясением. Хотела ожить — не могла. Еще не хватало ей вещества, не хватало дыхания. Словно жизнь залетала в нее на мгновение, наполняла недостроенный остов, пыталась угнездиться, зацепиться за железные крепи — и вновь покидала. В морозное небо излетал невоссозданный дух.

Трещали телефоны. Он хватал то одну, то другую трубку.

Иногда обе сразу. Принимал информацию. Рассылал команды. Связывал воедино рвущиеся, требующие, ищущие друг друга голоса. Не давал им промахнуться. Замыкал на стройку, на станцию. И она, громадная, вылепленная из бетона, была в бесчисленных мельчайших вспышках от этих мгновенных контактов.

Звонили с железной дороги. Прибыли цистерны с топливом. Платформы с кирпичами. Тупики были забиты вагонами. Приближались, в двух часах ходу, «вертушки» с цементом. А погрузчик с ленточным транспортером вышел из строя. Назревал затор. И он, диспетчер, спасая железную дорогу, обращался к военным, в стройотряд. Просил послать солдат на разгрузку.

Звонили с бетонного завода. В реакторный зал пошел бетон. Просили срочно обеспечить приемку. И он, диспетчер, связывался с реакторным залом, убеждался, что бетононасосы на месте — «швингеры» и «вартингтоны». Как только подоспеет раствор, погонят его вверх под давлением, не давая застыть и свернуться.

Звонили из турбинного зала. У входа скопился мусор, обрезки труб и конструкций, связки сожженного кабеля. Груда отходов мешала работам. И он, диспетчер, посылал к турбинистам машину, чтобы сразу, собрав отходы, гнать их к железной дороге, к складу металлолома.

В оконце его диспетчерской заглядывали водители в замасленных робах. Рабочие с лиловыми от мороза щеками. Прорабы с охрипшими от крика голосами. Подсовывали на подпись путевки, заявки на механизмы и топливо. Мимо по трассе шли на стройку бригады, расконвоированные, отбывшие срок колонисты. Стройка проглатывала их без следа своим черным зевом, ненасытная, непомерная.

Фотиев чувствовал биологию рождавшейся стройки. Она жадно усваивала сталь и бетон. Запивала водой. Сжигала электричество, топливо. Исходила испариной, жаром. И он, поставляя материю на создание ее мускулов, на строительство ее тканей, костей, знал ее страдания, муки, сопровождавшие рождение органов.

Ему звонили из промзоны с просьбой вызвать «скорую помощь». У подъемного крана «като» вышла из строя электроника. Стрела неуправляемо стала вращаться. Пошла на стрелу «вартингтона». Едва ее не помяла. Попутно столкнула с крыши рабочего — получил перелом ноги. И он, диспетчер, вызвал из города «скорую помощь».

Звонили с насосной станции. Среди труб и моторов, сварочных и бетонных работ появился пьяный. Слонялся по стройплощадке, бузил. Того и гляди попадет под травму. И он, диспетчер, звонил в вытрезвитель, требовал спецмашину.

Стройка жила по законам инженерной науки. Людскими страстями, стремлениями. И среди этих законов, среди их нарушений и срывов, влияя на них, действовал еще один, новый — закон его «Вектора». Его управленческий метод. Был введен как неявная сила в движение машин, в поступление и ход материалов. Влиял на работу бригад, на решения мастеров и прорабов. Присутствовал среди гулов и рокотов, горения газа и сварки. И треск телефонных звонков, позывные и клекоты рации были вестью в «Векторе». Стройка напрягала железные жилы, выпрямлялась, пружинила — подчинялась «Вектору».

Прошла неделя, как он запустил свой метод. На штабе руководители подразделений неохотно, с ворчанием, с шуточками заполняли рабочие карты. Недовольные, что их отвлекают от дела, косясь на секретаря райкома Кострова, на Горностаева, прилежно заполнявшего те же бумаги. Фотиев, взволнованный, торопливо переходил от стола к столу, заглядывал в формуляры через головы пишущих, подсказывал, помогал. И когда заполнили, подписали, соединились друг с другом в невидимую цепь отношений, почти эфемерную, готовую разорваться, исчезнуть, когда тут же, забывая о «Векторе», нахлобучили полушубки и шапки и гурьбой, расходясь, рассаживались по «уазикам», возвращались на стройку, в ее неразбериху и хаос, в ее неуправляемый рост, — они унесли с собой «Вектор». Ввели его в кровь строительства. И он, незримый, начал в ней прорастать.

Он внедрил свой «Вектор» в самый верхний и тонкий — командный слой, в круг управленцев, штабистов. Со временем «Вектор» спустится вниз, к рабочим бригадам. Пропитает стройку, как пролившийся сверху дождь, проникая, опускаясь к глубинам и толщам. К рабочим, сотворяющим станцию.