Шестьсот дней и ночей в тылу врага - [44]

Наша повозка с боеприпасами громыхала на узловатых обнаженных корнях, у Гнилого ручья на глубоко прорезанной колее застряла, а тут еще переднее колесо развалилось.

Возница, седобородый партизан Савелий, весь мокрый, забрызганный грязью, брюзжал:

— Говаривал я Прошке, не вали столько поклажи! Не чурки же сосновые. Не послушался, бестия. Три версты еще! А беда-то какая! Ну, погоди ты у меня! — Савелий набил трубку самосадом с примесью ольхового листа. Попыхивая трубкой, он пытался обухом топора взбить на место спицы и на обод колеса железную обшиновку.

— Стой! Не стучи, Савелий! — сказали мы, увидев далеко на просеке людей.

Все насторожились. В нашу сторону двигались две фигуры — большая и маленькая.

— Да то ж наши разведчики, Яшутка и Гришак, — сказал Савелий. — Позавчера меня к вам сопровождали.

Положив на пенек трубку, дед приставил ладони рук ко рту и прокуковал три раза. В ответ раздался крик иволги. Вскоре к Савелию подбежал совсем юный, лет 13–14, подросток, голубоглазый, с бледноватым худощавым лицом.

— Ну что! Говорил тебе, дедуся, запрягай Малыша с Пегашом. Те ведь сильнее. Э-э-э! Колесо-то как разворотило! — мальчонка, увидев нас, замолчал, видимо, смутился.

— Ну, чего стоишь, как пень? — сердито спросил Савелий. Показывая кивком головы в нашу сторону, объяснил: — Гости к нам из объединенного штаба, седай верхом да езжай, доложи командиру. Не забудь, пригони тачанку крашеную, ту, что у фашиста взяли! Понял?

Яша, хлестнув прутком лошаденку по боку, браво ответил:

— Все будет исполнено, дедуся, я сейчас!

Минут через сорок Яша вернулся с командиром отряда Кошелевым. Вместе с ними приехали и два автоматчика. До штаба отряда добрались благополучно.

У штабной землянки мы увидели еще двух подростков, старательно чистивших трофейное оружие.

— Ты что ж, Василий Иванович, отряд решил пополнить за счет подростков? — спросил я Кошелева.

— Пришлось принять троих. — И, указывая на Яшу, продолжал: — Партизаны привели сразу после майских праздников. У него отца и мать фашисты убили… И вот стал малыш любимцем отряда. Уже ходил с Гришаком в тыл к гитлеровцам.

Мне удалось узнать кое-какие подробности этой разведки со слов самого Яши. Он рассказал, примерно, так:

«Ну, пришли мы тогда с Гришаком в село Котовку. Дождь лил как из ведра. Зашли незаметно со стороны леса. Немецкие часовые пускали белые ракеты и стреляли из автоматов. Прямо скажу, боязно стало. А Гришак говорит: „Чего ты испугался? Это фашисты от трусости стреляют!“ Залегли мы за бугорком, недалеко от сарайчика с разбитыми воротами. Слышим, два фашиста по грязи шлепают, прямо на нас идут. Остановились от нас шагах в десяти-пятнадцати, прострочили из автоматов по лесу. Ну, замерло у меня сердце, прижался я к Гришаку: ни жив ни мертв. Пропали, думаю. А сам на всякий случай финку приготовил, другого оружия не было. Смотрю, Гришак капсюль в гранату вставил, вперед подался, глядит. „Ежели заметят, с двумя справлюсь, говорит. Уходить вон в тот лес будем“.

Постояли фашисты минуты две-три, затем кругом сарайчика обошли, карманным фонарем разбитые ворота осветили и к домам направились. Сразу легче стало. Да и ночь кончалась, светать начинало. Мы зашли в сарайчик с разбитыми воротами. Смотрим, в одном углу хворост лежит, в другом — так с копенку, не более, соломки. Сели мы на эту солому, а сами в щели смотрим. „Эх, Яшок, — говорит Гришак, — нам бы кого из селян увидеть. А там бы мы что-нибудь придумали“.

И только он это проговорил, смотрим, из небольшой хатки с разваленной крышей вышел чумазый, в больших рваных ботинках, мальчонка, лет десяти, и направился прямо в сарай. Гришак на всякий случай в солому спрятался, говорит, так лучше будет, не испугается, а я остался встречать мальчика.

„Ты спроси у него, чей он мальчик, где его отец и мать. Да узнай, кто в их доме. А затем и я покажусь“, — наставлял меня Гришак. Мальчик вошел в сарай и, увидев меня, остановился. Я сказал, что из Слободки. „А меня зовут Юркой“, — назвал себя мальчик. Спрашиваю, кто у них в хате. „Сейчас мать одна. А вообще немец живет“. Тут вылез Гришак. Юрка сначала попятился, но Гришак улыбнулся, и Юрка успокоился. Спрашивает: „Вы кто, дяденька, партизаны?“

Мы, конечно, прямо не сказали, но Юрка дал честное пионерское, что он свой. Гришак спросил, много ли у них в деревне фашистов. Юрка про себя посчитал и сказал: „В каждом доме по два-три, значит, всего сотни две“. — „А ты зачем в сарай пришел?“ — „Мать просила дрова принести“. — „Ну вот что, ты дрова отнеси, а потом пройди с Яшей по селу. Посчитайте машины, тягачи, танки… Яша знает“. Юрка даже просиял… „Я вам и кухню, и штаб, и где все машины немецкие покажу“.

Мать Юры приняла меня приветливо, накормила. „Мама, мы с Яшей на улицу!“ — сказал Юра. „Смотрите, к фашистам не подходите, — предупредила мать, — чего доброго наживу с вами беды“. — „Тетя, мы скоро вернемся“, — пообещал я.

По селу пошли не спеша. Считали немецкие машины, танки, тягачи, пушки… На одной из улиц у танков и автомашины возились гитлеровцы. Два офицера, подойдя к экипажам, давали какие-то распоряжения, а рыжий гитлеровец что-то записывал.