Шестой прокуратор Иудеи - [41]

Каиафа вздрогнул от неожиданности, ибо невидимый некто правильно угадал его тайные мысли, высказав их громко вслух. Жрец резко обернулся назад, но там никого не было. Тогда Иосиф стал внимательно вглядываться в темноту, царившую в зале, но опять никого не увидел в кромешном мраке, лишь зловещее молчание было ему ответом. «Но не мог же мне так явственно послышаться чей-то голос?» – подумал первосвященник.

– Конечно, не мог! – вновь прозвучал в звенящей тишине довольно низкий голос. Каиафа даже не успел удивиться тому, как мог узнать о его сокровенных мыслях некто, или кто там находился в темноте зала, если они, мысли те были в его голове, но не на языке. Поняв же, наконец, что голос доносился с того самого места, где стояло кресло первосвященника, Каиафа двинулся прямо туда. Но не успел он даже сделать и двух шагов, как вдруг почувствовал, что кто-то сзади положил на его плечо свою тяжёлую руку, мертвенный холод которой чувствовался сквозь одежду. Первосвященник мгновенно обернулся и увидел перед собой человека. Каиафа мог поклясться в том, что до сегодняшнего утра нигде и никогда не встречался с незнакомцем, хотя какие-то черты лица, особенно толстые жилы, идущие от бровей вверх к залысинам он уже явно где-то видел.

Странный гость выглядел весьма необычно не потому, что был безбородым. Иосиф Каиафа успел уже давно привыкнуть к гладковыбритым лицам римлян, хотя поначалу они казались ему уродливыми и смешными. Удивительно и необычно смотрелась одежда незнакомца. На его ногах было надето что-то наподобие лёгких сапог, что носили римские воины, но у легионеров они были мягкие и короткие, а эти достигали колен человека, и на них не имелось ни единой складки. К тому же, сапоги незнакомца были радикально чёрного цвета и блестели, словно отполированное серебряное блюдо. Такой необычной одежды Каиафа прежде не видел. На плечи незнакомца был плащ с капюшоном, наброшенным на голову. Шею незваного посетителя украшала толстая золотая цепь. На ней в обрамлении белого металла висел большой ограненный чёрный алмаз, светившийся и переливавшийся, когда на него падал лунный свет. На пальцах незнакомца блестели драгоценные камни, украшавшие массивные перстни. Гость стоял перед первосвященником и широко улыбался. Каиафа почему-то совсем не испугался внезапно появившегося человека, хотя лёгкое чувство опасности вначале и зародилось внутри, но затем тревога, охватившая немного первосвященника, незаметно сама по себе ушла.

Незнакомец смотрел на Иосифа своими большими, казалось безжизненными глазами, на которые были прикреплены два каких-то непонятных круглых прозрачных, словно вода, предмета с жёлтыми нитями, почему-то закручёнными за ушами. В своих руках человек держал посох, но не длинный, как у священников, а наоборот весьма короткий с круглым набалдашником белого цвета на конце.

– Кто ты? Как твоё имя? – спросил, наконец, Каиафа, когда немного пришёл в себя. – Как попал ты в мой дом?

– О, как я попал сюда? Конечно, конечно, сейчас объясню! Да, я просто вошёл через дверь, – весело заявил незнакомец, подошёл к креслу, предназначенному только первосвященнику, и медленно опустился в него. Каиафа этот поступок даже не возмутил, хотя в другое время столь неучтивое поведение незнакомого человека привело бы его в неописуемую ярость. Первосвященник даже близким родственникам не позволял более безобидных вольностей, а сесть в кресло главного жреца посчитал бы за нарушение, достойного самого сурового наказания.

– Пришёл же я помочь тебе, Каиафа, ибо узнал, что чувства сомнения гложут твой разум. Не бойся никого! Тому, трёхпалому, который приходил ночью в Храм, можешь верить! Он обещал выдать проповедника и сдержит своё слово, ибо слишком тщеславен и жаден. Теперь об Иисусе из Назарета. В нашем деле казнить самозванца не самое главное, дружище. Здесь надо всё обдумать! – продолжал тем временем говорить незваный гость, удобно усевшись на законное место Каиафы, а первосвященник с таким интересом стал вдруг слушать незнакомца, что даже не обратил внимания на столь вольное его поведение.

– Так вот я и говорю, что, ведь даже будучи казнённым, он останется иудеем. Никто не станет отрицать того, что пройдёт немного времени, и люди вдруг захотят почитать его как святого. Опасно это для нашей веры! Очень даже вредно и опасно! Нельзя такое допустить!

– Так что же делать? Посоветуй, коли знаешь! – с надеждой в голосе попросил первосвященник.

– Знать-то я знаю, да вот только ты, Иосиф, сможешь ли воплотить мою, вернее нашу с тобой идею в жизнь? – с сомнением в голосе сказал незнакомец.

– Всё сделаю, дабы очистить нашу веру от скверны ереси! – твёрдо и решительно заверил своего гостя Каиафа. Тот, услышав эти слова, довольно ухмыльнулся и пристально всмотрелся в глаза первосвященнику.

Главный жрец Иерусалимского храма вдруг ощутил дикий ужас и даже немного отпрянул назад, так как под недобрым взглядом незнакомца почувствовал тяжёлое дыхание вечности и забвения. Но страх Каиафы был мимолётен и скор, словно вспышка молнии. А потому его внезапная боязнь так же быстро ушла, как и возникла, ибо в голове первосвященника в тот миг не было никаких других мыслей, кроме, одной, единственной и сокровенной, живущей в нём и сросшейся с ним в одно целое, подчинившей себе всё его сознание. Не борьба за чистоту веры, за единого Бога занимала в тот момент Каиафу, но совершенно о другом думал правоверный книжник Иосиф. Размышлял он тогда не столько о том, как убить, казнить, растерзать самозванного пророка, но как унизить того, осквернить тело его и память о нём выкинуть навсегда. Да вот только придумать ничего толкового не смог, дабы претворить мысли свои тайные в жизнь, а посему и понадеялся на помощь неизвестно как оказавшегося в его доме незнакомца. А совет незваного гостя того был весьма краток.