Шестой – неполный - [8]
Митя взял на руки маленьких. Кивнул старшему, чтобы не отставал. Зашагал, огибая кучи щебня, к орудиям.
Артиллеристы стояли у пушек, насторожённо смотрели вдоль улицы, уходившей в дымную, пыльную даль.
– Глядите-ка, Митька фрицев привёл! Трёх сразу! – воскликнул наводчик Митиной пушки.
Все оглянулись. Командир взвода, снова приникнув к прицелу, нетерпеливо выкрикнул:
– Корнев! Молодец! Пять минут сроку – укрыть детей. Да понадёжнее…
– Митька, за домом через улицу есть ещё обвалившийся дом. Там в подвале полно мирных немцев. Тащи ребят туда, – посоветовал наводчик.
Митя уже намеревался перейти улицу, как по ближнему столбу щёлкнуло и заныла, отскочив рикошетом, пуля. Был бы Митя один, он бы прошмыгнул через улицу. А теперь он был не один. Маленькие успокоились и пригрелись у него на руках; старший тоже поверил в его доброту, уже не раз на ходу брался ручонкой за его брюки. "Придёт русский Иван, – пугали фашисты берлинцев, – всем будет смерть". Митя и не догадывался, что старший, таясь под вещами, рисовал себе русского Ивана зубастым страшилищем, обросшим волосами.
В ближнем переулке взревел и мерно заработал танковый мотор. Митя поспешил туда. Танк выпускал густой дым. Люки были открыты. Спереди из узкой щели смотрел на Митю чумазый водитель, из башенного люка – командир танка, усатый грузин, с большим горбатым носом. Опасаясь, что танк уйдёт сейчас, Митя взмолился:
– Привет танкистам от артиллерии! Перевезите ребят на ту сторону. Снайпер, собака, стреляет вдоль улицы.
– Давай! – Командир танка улыбнулся так, что усы поднялись вверх, и протянул руки, чтобы принять детишек.
– Иван! Плёхо! Плёхо! – вдруг закричал старший мальчик и обнял Митины сапоги. – Иван! Иван! – повторял он, пока рыдания не заглушили слов.
Маленькие с двух сторон обхватили Митину шею руками, и Митя почувствовал на своих щеках их беззвучные слёзы.
– Боятся! Меня боятся… – сказал танкист. Со страшной злостью он сплюнул в сторону. – Ну я им покажу нынче… – и стал вылезать из люка. – Лезь с ними, – сказал он Мите, – вези. И дай хлеба. И консервы дай. Они около водителя, в вещевом мешке. А этим я покажу нынче. До Гитлера доберусь. Что наделали, что наделали со своими детьми?!
…Митя кричал по-русски у подвала, чтобы вышли, забрали ребят. Потом кричал по-немецки мальчик. Напуганные грохотом подошедшего танка, немцы долго не показывались. Наконец осмелились. Из-за тяжёлых дверей выглянули несколько женщин. Ребятишки стояли, взявшись за руки, между ними и танком, пока танк не уехал.
Теплый "язык"
На военном языке "язык" – это не то, что есть у каждого во рту, а пленный, который много знает о своих войсках. Ни один хороший командир не начнёт наступление, пока не допросит "языка", не узнает от него, сколько солдат у неприятеля, сколько танков, где стоят пушки, пулеметы, что неприятель готовится делать. Вот наш генерал, прежде чем повести дивизию в атаку, и приказал достать "языка". Для такого важного дела дал он разведчикам неделю сроку.
А немцы загородили свои позиции колючей проволокой. В снегу мины закопали. На проволоке развесили пустые консервные банки и бутылки. Чуть коснётся кто проволоки – поднимается звон. И тогда вспыхивают в небе осветительные ракеты, а в то место, где звон раздался, летят фашистские пули. Двоих разведчиков ранило. Неделя подходила к концу, но "языка" разведчики не достали.
Похудели разведчики от заботы, ходят хмурые, всё ломают головы, как достать фашиста – "языка". И вот один, звали его Серёжа Скороходов, придумал. Он сам так обрадовался этому, что крикнул во весь голос:
– Придумал!
Хотя кричать в его положении было нельзя. Скороходов лежал в снегу перед немецкими позициями и разглядывал их в бинокль. Немцы услышали крик, зимняя ночь осветилась огнём ракет, наполнилась треском автоматов и пулемётов.
– Пугайте, пугайте, – проговорил Серёжа, на этот раз шёпотом, и пополз к своей траншее.
Скоро он был в землянке разведчиков. Рассказав о своём плане, он улёгся спать. Спал Скороходов крепко и долго – до позднего утра. Товарищи не будили его. Принесли завтрак в котелке, на печурку поставили, чтобы не остыл. Солдату надо было набраться сил. Предстояла ему тяжёлая работа.
Днём Скороходова вызвал генерал.
– Ну-ка расскажи поподробнее, что ты удумал? – сказал он. – Где ты перейдёшь к немцам?
– Поползу я, товарищ генерал, по шоссе, – ответил Скороходов, – по самой серединочке.
– Так тебя же подстрелят, как воробья! – рассердился генерал. – Разве не знаешь, что дорога с обеих сторон простреливается из пулемётов?
– Погодите, товарищ генерал, не сердитесь! Мне бы листок да карандаш…
И Скороходов нарисовал рисунок.
– Правильно, – начал объяснять рисунок разведчик. – Из обоих дотов и справа и слева бьют немцы по шоссе пулемётными очередями. Да только они чуть-чуть просчитались. Не могут они опустить пулемётные стволы низко – мешают амбразуры. И остаётся на самой середине шоссе треугольничек, свободный от пуль. Я их стрельбу три ночи наблюдал. Даже красиво получается, товарищ генерал: пули трассирующие, летят, светятся и, как разноцветные струи, над серединой дороги перекрещиваются. Под этим перекрестием и проползу. Маленький треугольничек получается, но проползти в нём можно без опасности.
