Шестое чувство - [21]
— Для человека, дядюшка.
И может быть, лишь теперь эта простая истина совсем по-иному осветилась в моем сознании. Вопреки извечным законам движения светил я работал над продлением дня, а друзья мои хотели сделать короткой ночь.
Это звучит несколько парадоксально, но, по существу, верно. И цель у нас была общая, и трудились мы не ради отвлеченной науки и даже не во имя красоты, хотя и стремились к тому, чтобы человеку в светлом городе было жить радостно и приятно.
Не так уж трудно прибавить день и высветлить ночь. Но мы искали свой, непроторенный путь. Зачем без устали работающим электростанциям отдавать ночью большую часть своей энергии на освещение улиц, когда стены домов, тротуары, стволы деревьев, афишные щиты и тумбы — все это может быть источниками света?
Сквозь вату облаков и туманов плохо проникают солнечные лучи, но их все равно впитывают стены домов, окрашенных люминофорами. Дома ждут ночи и пока они ничем не примечательны — лишь в сумерки чуть посветлеют, — но зато уже вечером сияют во всю мощь, отдавая улицам накопленные за день солнечные лучи.
Тысячи и тысячи киловатт освобожденной электроэнергии потекут по другим проводам, чтобы больше было станков и машин, золотистого шелка и детских игрушек, чтобы меньше затрачивать на это тяжелого человеческого труда.
Света! Как можно больше света! Друзья считали меня фанатиком, когда сразу же после войны я бросил старую свою профессию и занялся светотехникой. Но я очень мало сделал и завидовал товарищам из лаборатории люминесцентных красок. Счастливые, они работают на будущее!
Я видел это будущее — ярко расцвеченный город — с крыши ленинградского завода поздней осенью сорок первого года. Гудела сирена, над головой слышался задыхающийся астматический рокот вражеского самолета. Потом опять тишина и темнота.
Я прятал в рукаве фонарик с лиловой копиркой под стеклом, тусклый огонек, напоминающий цветок колокольчика, и мне казалось, что ему холодно и что он единственный огонек на земле.
И вот, вглядываясь в ночную пустоту притихшего города, я видел, точно наяву, сияющие улицы, людей в золотистых костюмах. Если бы вы знали, как тогда хотелось света, ослепительного света, чтобы ходить с прищуренными глазами, осторожно, по капельке, впитывая в себя частицы лучистого торжества! Казалось, что свет этот нужен, как воздух, как хлеб, как вода.
А потом свет начали понемногу отпускать, как по карточкам: сначала был всюду лишь темно-синий свет блокадного времени; затем у подъездов и вскоре на улицах робко зажелтели малюсенькие лампочки, прикрытые, будто широкополыми шляпами, огромными железными абажурами. Нет-нет да и взглянет на тебя прямой радостный лучик.
Но все это было не то. Мы хотели настоящего белого света. И мы знали, что он будет, знали даже тогда, когда прятали в рукавах синие фонарики.
Я видел в мечтах не только светящиеся дома, но и цеха родного завода, где стены покрыты люминесцентной краской. Видел светящиеся стены квартир. К ночи они постепенно меркнут, и перед сном вы даже не прикасаетесь к выключателю. Время их свечения можно рассчитать в любых пределах. Сейчас над этим уже работает соседняя лаборатория.
Находились скептики: «Неужели вы хотите так высветлить мир, что в нем не останется теней, темноты, черного цвета, не будет контрастов, что делает светлое особенно ярким!» — «Нет, — говорили мы, — взгляните на это темное августовское небо. Какими яркими кажутся на нем и вон тот светящийся ажурный мост, и шпиль старой башни, как бы освещенный изнутри, и легкий абрис балкона. Пусть небо остается ночным».
Свет — это сила, мощная и осязаемая. Это я впервые понял в далекие школьные годы, когда увидел маленькую мельницу в колбе, из которой выкачан воздух. На легкие слюдяные крылышки направили луч проекционного фонаря, и мельница завертелась.
Тогда мне это казалось чудом. Да и сейчас я не могу отделаться от этого неповторимого ощущения, бродя по вечерним улицам города, где мы проводили свои опыты.
Не знаю, чем это объяснить, но в глазах каждого встречного я вижу особенно яркий, ни на что не похожий свет. Это свет радости.
