Шестиглавый Айдахар - [89]

Стройная, с тонкими чертами лица, с высокой грудью, она стояла перед Менгу-Темиром и улыбалась.

Дочь ойротского эмира Бука-Темира, рожденная младшей дочерью Чингиз-хана – Чичиган, она всегда вела себя так, как хотела, и позволяла себе многое из того, что не смели позволить другие жены хана.

Двух сыновей и двух дочерей подарила она Менгу-Темиру, и хан очень любил Улжатай.

Вот и сейчас, глядя на нее, Менгу-Темир почувствовал, как сильно забилось сердце. Мелькнула злая мысль: «Пусть умрет Абаш. Кроме него есть еще девять сыновей, и всегда будет, кому оставить трон».

Лицо Улжатай сделалось вдруг сердитым и капризным:

– Великий хан, неужели ты считаешь, что стал старым, а я могу поменять золото на медь?

– О чем ты? – хрипло спросил Менгу-Темир.

– Я о твоем визире Катае. Этот человек уже давно не ходит, как все люди, а ползет, извиваясь, словно червь…

– Что он сделал тебе?

– Он хочет посеять между нами вражду… Его душа полна черных замыслов…

Хан недоверчиво усмехнулся. Откуда ему было знать то, что знала Улжатай?

Визирь, оберегая самолюбие хана, сказал только о том, что жена изменяет, но не стал рассказывать, что на рассвете этого дня застал Улжатай и Абаша, когда они занимались любовью.

Не знал Менгу-Темир, что весь сегодняшний день жена его провела в тревоге. Она надеялась, что Абашу удастся убрать визиря прежде, чем тот донесет хану, но когда увидела, что Катай вышел из юрты Менгу-Темира, а после него туда вошел воин-музалим, надежды на счастливый исход не осталось. Надо было действовать. Поэтому она и пришла к хану.

Глаза Улжатай сделались властными и требовательными.

– Я ни о чем не хотела тебе говорить, чтобы не замутить источник нашей с тобой радости… Скажи мне, разве я когда-нибудь или в чем-нибудь обманывала тебя?

Менгу-Темир выжидательно молчал.

Улжатай вдруг невесело улыбнулась:

– Наверное, правильно говорят кипчаки, что нет мужчины, который бы не смотрел похотливо на красивую женщину и не пил бы кумыс…

Хан насторожился. Неужели и Катай относится к тем, кто не может пройти мимо красивой женщины? Он уже стар. Ему ли думать об этом? А если он по злобе оговорил Улжатай и Абаша?

– С тех пор как я стала твоей женой, я не смела даже подумать о том, чтобы бросить тень на твое имя… Я еще раз хочу спросить, о великий хан, было ли такое, чтобы я сказала неправду?

Менгу-Темир подумал, что женщина права. Он ни в чем не мог ее упрекнуть. И все-таки он снова не ответил на вопрос Улжатай, а продолжал рассматривать ее лицо сузившимися глазами.

– Тогда знай. Вчера твой визирь, этот червь, сказал мне, чтобы я пригрела его и разделила с ним постель. А если я откажусь или скажу тебе о его домогательстве, то… – Улжатай вдруг улыбнулась, приоткрылись алые полные губы, влажно блеснули белые, жемчужные зубы. – Я не испугалась. Я знала, что ничто не может замутить твою веру в меня. И угрозам визиря я не поверила. Никто не смеет сказать плохо о жене хана, даже если она в чем-то и виновата. Тайна хана и тайна ханум священны. Разве не достоин жалости и снисхождения тот, кто бросает тень на Золотую Орду?

Улжатай на миг замолчала, потом вдруг вскинула голову, и лицо ее осветила юная счастливая улыбка.

– Я рассказала тебе об этом, о великий хан, чтобы ты еще раз убедился, что у меня нет от тебя тайн. Забудем об этом разговоре… – Она приблизилась к Менгу-Темиру, и он почувствовал на лице ее горячее дыхание и услышал шепот: – Я соскучилась по тебе!.. Ты так давно не приходил!.. Не забывай меня, мой повелитель!..

Не дожидаясь ответа, Улжатай метнулась к выходу и исчезла так же быстро, как и появилась в юрте.

Когда настала ночь, Менгу-Темир отправился в юрту младшей жены.

Она была горяча, руки ее нежны, а тело казалось упругим и шелковистым, словно итильская волна.

Хан подумал, что и он истосковался по любимой младшей жене.

Тайна ханум – ханская тайна. А тайна хана – тайна Золотой Орды…

На рассвете, когда усталый от любви и ласк Менгу-Темир заснул, вместо Абаша в своей юрте был удавлен визирь Катай.

С этого дня больше никто из приближенных не имел плохих мыслей об Улжатай и ничьи глаза не видели, а уши не слышали ничего такого, что бы нужно было сообщать хану. Прежний мир и порядок воцарились в ставке Золотой Орды.

Улжатай не упускала теперь возможности лишний раз увидеть Менгу-Темира, и хан, незаметно следя за ней глазами, каждый раз, замирая сердцем, думал о том, какая она красивая, и желание обладать ею, чувствовать ее тело просыпалось в нем, туманило голову.

Видно, не знал мудрый Катай, что сильнее любой мудрости на свете – женские чары.

Однажды Улжатай пришла к хану, когда он был один. Так бывало редко, и Менгу-Темир понял, что младшая жена ему что-то хочет сказать.

Белые тонкие руки Улжатай протянули хану чашу с кумысом.

– Ты хочешь мне что-то сказать? – спросил Менгу-Темир.

– Да, – женщина улыбнулась. – Приехали сваты из отцовского аула. Они просят, чтобы наша дочь Курт-Фуджи стала младшей женой моего брата Таутая.

Менгу-Темир прищурился. Таутай, самый старший из братьев Улжатай, стал после смерти своего отца Бука-Темира эмиром ойратского рода.

Поглаживая жидкую, уже тронутую сединой бороду, хан сказал: