Шестиглавый Айдахар - [8]
Бату вздрогнул. Зоркие глаза его различили в знойном степном мареве крохотную точку. Он не мог ошибиться. Это возвращался к кургану орел, которого он ждал столько дней. Сердце Бату-хана замерло, потом застучало сильно и быстро. Близился час мести…
– Улакши, – тихо сказал он, – что говорят в Орде о Бараке?
Сын выжидательно посмотрел на отца, но лицо Бату-хана не предвещало гнева.
– Люди говорят, что Барака утащил орел… – Улакши помедлил. – Люди говорят – с Бату-ханом не мог справиться весь мир, и только птица осмелилась принести ему горе…
Бату побледнел. Сердцем он чувствовал, что в Орде все равно знают правду о смерти сына, но верить в это не хотел. Выходит, напрасно велел он убить сто воинов, видевших, как орел утащил Барака, выходит, правильно говорят в народе, что правда – это кинжал и ее не спрячешь в мешке. Вдруг шевельнулась мысль, что смерть сына – это, быть может, возмездие за безвинно пролитую кровь. Мысль эта вспыхнула и тут же погасла, как искра, улетевшая во мрак ночи.
– Дальше… – сказал Бату-хан, чуть повернувшись в сторону Улакши.
– Люди говорят: смерть Барака – это месть Неба за то, что Бату-хан решил нарушить закон своего великого деда.
Бату долго молчал.
– Да, это так… – наконец сказал он.
Глаза Улакши блеснули.
Хан словно не заметил этого.
– Моя вина не в том, что я пожелал жить до тех пор, пока не подрастет Барак и не заменит меня, хотя по праву ханом Золотой Орды должен быть Сартак… Я думал, что безразлично, который из сыновей займет мой трон, лишь бы росла слава Орды и подлунный мир по-прежнему трепетал перед грозным монгольским мечом… И здесь я не ошибся… Моя вина совершенно в ином…
– В чем? – нетерпеливо спросил Улакши.
Бату-хан сделал вид, что не обратил внимания на резкость сына. Времени на обиды и поучения не оставалось. «Будущее принадлежит ему, – подумал хан, – и сыну надо рассказать то, что пригодится завтра. Он не должен повторять ошибки тех, кому пришло время уйти».
– Моя вина в другом… Мы, потомки Чингиз-хана, должны думать о том, чтобы постоянно росло и крепло великое монгольское ханство, созданное нашим дедом. И если хотим, чтобы аруах – дух монголов и дух Чингиз-хана – всегда был с нами, мы не должны сажать на ханский трон сына, рожденного от дочери завоеванной страны. – Бату-хан помолчал. – Хан, вскормленный молоком женщины из побежденной страны, однажды может встать на сторону народа, покоренного его отцом. И если Небо когда-нибудь захочет разрушить Орду, то гибель ее начнется именно с этого… Я знаю это, я вижу это… Моя вина перед духом великого Чингиз-хана состоит в том, что я нарушил его завет и, поддавшись отцовской любви к Бараку, захотел вручить судьбу Золотой Орды сыну, рожденному от дочери врага. Но теперь грозная сила, по имени справедливость, приняв облик черного орла, исправила мою ошибку…
Улакши упрямо наклонил голову.
– Если великий хан считает смерть Барака справедливой, то почему… – он замолчал, боясь отцовского гнева, но все-таки пересилил свой страх и продолжал: – Почему тогда, надев яркие одежды, вы стараетесь привлечь внимание кровожадной птицы?
– Кто сказал, что я защитник справедливости? – Кожа на сморщенном лице Бату натянулась, подобие улыбки тронуло бледные губы. – Если ты хочешь диктовать миру свою волю, ты не должен вспоминать о справедливости. Это недостойно потомка Чингиз-хана. Если хочешь властвовать, то должен помнить, что есть на свете только одна настоящая сила и ее надо беречь в себе и не давать потухнуть, как костру, который согревает твое жилище. Имя этой силы – месть. Человек, не знающий чувства мести, похож на глину, которую легко мять. Ты не должен оставлять что-либо неотомщенным. И не важно, кто твой враг: человек ли, зверь ли, птица… Умение мстить – признак величия и силы…
