Шестиглавый Айдахар - [72]

Битва произошла близ города Сайрама, и Барак, разгромленный совместными силами Менгу-Темира и Кайду, бежал в глубь Мавераннахра.

Но победители не стали его преследовать. Дойдя до Отрара, они остановились и решили дать отдых войску.

Обосновавшись в Ходженте, Барак стал лихорадочно собирать новой войско. Нужно было оружие, а его не было. И тогда, по совету мусульманского духовенства, пригрозив резней, Барак потребовал от ремесленников Бухары и Самарканда, чтобы они сделали для него все необходимое.

Уставшие от поборов и грабежей, не видя иного выхода, ремесленники согласились.

Во дворах и на улицах городов запылали кузнечные горны. Днем и ночью не прекращались работы, звенели о наковальни молоты и шипело, поднимая клубы пара над сосудами с водой, красное железо, превращаясь в сталь.

И снова, как в прежние годы, вдруг появилось на устах горожан имя Тамдама. Неспокойно сделалось в Бухаре и Самарканде. Шепот порою бывает страшнее крика.

* * *

Кайду, остановив свои тумены близ Отрара, упорно тянул время, не спешил вступать в земли Мавераннахра. Нойоны торопили его, говорили, что сейчас, когда Барак потерял войско, самый удобный момент, чтобы навсегда покончить с ним.

Кайду отмалчивался. Когда об этом же стал твердить ему и Менгу-Темир, он сказал:

– Что делать нам дальше, пусть скажет повелитель Золотой Орды – Берке-хан.

Кайду словно угадал мысли Берке. Тот и хотел присоединить к себе Мавераннахр, и боялся.

До сих пор войны, которые он вел, не мог осудить ни один чингизид. Берке выполнял только волю Потрясателя вселенной – возвращал себе земли, которые принадлежали улусу Джучи согласно его завещанию. Посягнуть же на Мавераннахр значило поднять руку на Джагатаев улус. Это грозило хану многими бедами.

Северный Кавказ, Ширван, земли вплоть до Отрара возвращены им и снова принадлежат Золотой Орде.

Берке понимал, что ему никогда не совершить того, что сумел сделать Бату-хан. Но ведь не уронить величия Золотой Орды тоже не просто. И это удалось. Вновь сделались земли, принадлежащие Орде, необъятными, и было отчего радостно биться сердцу хана.

Тихо было и в орусутских городах. Там все еще не могли прийти в себя от монгольской жестокости. Что ж, если орусуты посмеют все же поднять голову, то кони у Орды по-прежнему быстры, а воины не разучились владеть саблей и тугим луком.

Хана радовала тишина, но где-то глубоко в душе постоянно жила необъяснимая тревога. Его мучила загадочность поступка Бату-хана. Он искал и не находил ответа, почему этот мудрый и опытный воин не решился остаться навсегда в землях Харманкибе. Там высокие травы и чистые воды, и всего бы хватило и монгольским коням, и храбрым воинам. Но Бату-хан не воткнул в этих землях девятихвостое белое знамя Чигиз-хана, а вернулся в кипчакские степи. Почему?

Монгольские тумены победили, и не было силы, способной в то время противостоять им. А если Бату боялся за будущее своей Орды, если он видел то, чего не дано было видеть никому?

Когда Берке думал об этом, ему становилось не по себе. Жгучая тайна виделась хану в поступке Бату.

Ногай говорит, что надо войти в землю орусутов, сделать ее своей, а орусутов превратить в монголов. Сказать это легко. Но разве Ногай умнее Бату? Нет. Берке был уверен, что он умнее Ногая хотя бы уже потому, что следует во всем пути, указанному Бату-ханом, и не сворачивает в сторону.

Бату учил властвовать орусутами со стороны, и властвовать безжалостно. Так и следует поступать.

Верные люди, прибывающие в Орду с купеческими караванами, сообщают, что немецкие рыцари вновь собираются в поход на Новгород и Псков, чтобы подчинить себе западные и северные земли орусутов. Неужели об этом ничего не знают князья? А если знают, то почему молчат? Неужели они так уверены в себе и совсем не боятся своих давних врагов?

Хану казалась подозрительной эта тишина. Ну, а если орусуты все-таки обратятся за помощью, то как поступить в этом случае?

Здесь Берке не сомневался. Князьям надо было помочь, потому что какой же охотник уступает другому красную лисицу, кто добровольно откажется от своего данника?..

Ногай угрюмо, исподлобья смотрел на лазутчика. Одетый в лохмотья дервиша, с измазанным пеплом лицом, худой и черный, стоял тот перед ним, почтительно склонившись, и говорил:

– Беглецы прячутся в горах. Каждый из них меткий стрелок, а все храбры, как снежные барсы. Они не трогают бедняков и выслеживают лишь сборщиков податей… Я не знаю им числа, но, судя по следам, оставленным копытами коней, беглецов много.

– Иди. Я прикажу наградить тебя, – сказал Ногай.

Когда лазутчик ушел, он долго сидел в одиночестве, думая, как теперь поступить.

Ногай, победивший хитрого и смелого Кулагу, не испытывал страха перед разбойниками. И все же надо было принимать какие-то меры. Не впервые за свою долгую жизнь воина он встречался с подобным. Ничто не могло поколебать порядка, установленного монголами на завоеванных землях, но когда появлялись непокорные, они были похожи на занозу в руке, держащей саблю. От них надо было избавляться, чтобы не чувствовать постоянного раздражения и зуда.

Из прошлых походов Ногай знал, что кара для таких должна быть страшной, чтобы ужас поселился в душах тех, кто увидит ее. Поэтому он решил послать на поимку непокорных пятьсот воинов.