Шестидневная война - [64]

Эль-Наби объяснил, что, не веря в успех сопротивления (хотя он не имел представления о размерах израильских сил), он решил со всеми своими людьми бежать, не задерживаясь даже для подрыва своих танков. «Вы расстроили все мои планы», – произнес он с горечью. Египетские командиры, очевидно, могли действовать только по заранее разработанным планам.

Эль-Наби сказал, что он был сильно встревожен, когда во вторник ночью услышал грохот большого соединения танков, проходившего где-то поблизости от его части. В действительности это была египетская танковая бригада, продвигавшаяся на восток.

В среду ночью эль-Наби снова услышал шум надвигающихся танков. На этот раз он был осведомлен об израильском наступлении через Абу Агейлу и Бир Хасне, и, полагая, что его собираются атаковать, он решил покинуть все свои танки и артиллерию и отвести своих солдат на полугусеничных транспортерах на запад, в Бир Тамаду, которая, по его мнению, была еще в руках египтян. «Вы ошиблись», – с усмешкой заметил Шарон, – «наши ребята были уже там». После стычки с израильтянами эль-Наби бросил свои войска и втроем – вместе с подполковником и майором – бежали пешком на юго-запад.

20 июня в интервью с Чарлзом Мором, опубликованном в «Нью-Йорк таймсе», эль-Наби на вопрос, почему он не уничтожил свои танки, сказал: «Мне было приказано отступать, я не получил инструкций уничтожить танки… Если бы я подорвал мои танки, евреи могли бы обнаружить меня. Подорвать танк – значит вызвать страшный грохот».

Эль-Наби рассказал, что вначале они отступали «в образцовом порядке»: еще сохранилось деление на части и соблюдалась дисциплина. Трудности начались на перекрестке дорог в центре пустыни, когда они наткнулись, по его утверждению, на «засаду» или дорожный заслон противника. «Из-за этой засады мы должны были разбиться на группы и разойтись в разные стороны, держа общий курс на юг к перевалу Митле», – рассказал бригадный генерал.

Но почему он не прорвался через эту засаду?

«Это было невозможно», – ответил он. Присутствовавший израильский капитан вмешался: «Почему? Какими силами и оружием мы располагали, по вашему мнению, в этой дорожной засаде?» – «Я слышал стрельбу из легких пулеметов, но подумал, что стреляли также из тяжелых пулеметов».

Израильский капитан возвел глаза и руки к небу: «У вас была целая бригада, а наш заслон состоял из небольших сил».

«Вы правы, – ответил эль-Наби, – но не следует забывать, что мы остались без танков»…

У перевала Митле 125-я египетская бригада распалась, по словам ее командира, не войдя в соприкосновение с противником.

«Добравшись до Митле, бригада перестала быть организованным соединением, – объяснил египтянин. – Каждый стремился только спасти свою шкуру. Все машины были брошены, и люди пошли пешком на запад через горы». Многие египтяне бросили свое оружие, шлемы и часть обмундирования. «Я потерял свой чемодан, который месяцем раньше купил в Лондоне, и свой радиотранзистор», – сказал эль-Наби с огорчением.

Он не запасся водой и едой и пустился в путь без провожатых: упущение, причину которого он не мог указать. Его спросили, пытался ли он взять с собой нескольких солдат. Его ответ: «Нет. Как я уже сказал, каждый спасал только свою шкуру».

Бригадный генерал три дня брел без воды, пока не добрался до Рас Судра. Он шел по дороге и ему посчастливилось: его подобрал, как он сказал, «очень милый израильский майор и патруль». «Они были очень добры ко мне, – заметил он. – Они вызвали скорую помощь и дали мне выспаться в пути. Я был в очень плохой форме. Они проявили большую доброту». – «Как бы вы поступили с нами?» – спросил с некоторой суровостью израильский капитан. Уловив скрытый смысл вопроса, эль-Наби почувствовал себя задетым и выпрямился на своей койке: «У меня не было инструкции обращаться плохо с израильскими военнопленными», – сухо ответил он.

Встретившись с эль-Наби после войны, Шарон спросил его, какие беседы вел он со своими людьми в предвоенные дни. Эль-Наби ответил, что ему и в голову не могло прийти беседовать со своими подчиненными. «В этом как раз и состоит разница между нами», – заметил Шарон. «Я часами беседую со своими солдатами о войне и о предстоящих боях. Я отношусь с большим уважением к своим людям, а египетские офицеры презирают своих солдат. Я считаю, что египтяне – хорошие солдаты. Они простые и малокультурные, но выносливые и дисциплинированные люди. Они хорошие артиллеристы, хорошие саперы и хорошие стрелки, но их офицеры – дерьмо. Их офицеры воюют только по заранее разработанному плану. Если не считать минного поля между Бир Хасне и Нахлом, которое было, вероятно, заложено до войны, египетские офицеры после нашего прорыва не устанавливали мин и не делали засад на всем пути нашего продвижения. Но немало солдат, в частности у Митле, где мы преградили им путь к отходу, бились на смерть, пытаясь прорваться на запад к каналу. Так же они сражались в 1948 году у Фелуджи, в 30 милях южнее Тель-Авива. Кстати, в тех боях участвовал молодой офицер Насер».

Шарон продолжал: «Даже у Кусеймы (одна из первых павших египетских позиций) египетские офицеры с криком „Спасайся, кто может“ вскакивали в первый попавшийся джип или транспортер и бросали своих солдат на произвол судьбы. Мы проезжали мимо одного египетского солдата, который, сидя на обочине дороги, повторял с плачем: „Они бросили меня, они бросили меня“.