Шестеро против Скотленд-Ярда - [13]

– С этим бы справилась даже старая Ма Поллини, – отозвалась я.

Вот это была вовремя брошенная фраза. Фрэнк отодвинул меня в сторону.

– Я достану твою треклятую скатерть. Мне по силам все, что может любой из Поллини.

Он вскарабкался на подоконник, и я заметила: Фрэнк так и ждет, чтобы я попыталась помешать ему и оттащила назад. И мне пришлось это сделать. Трудно поверить, но я вцепилась в него.

– Не дури, – сказала я. – Ты сломаешь себе шею. У тебя духа не хватит.

Фрэнк сунул свою красную мордочку прямо мне в лицо, как и в прошлый раз.

– Вот сейчас я тебе все и докажу, – произнес он.

Я наблюдала, как он шагнул с подоконника на парапет, который был примерно в фут шириной, нетвердо стоя ногах, встал, расставил руки, словно настоящий канатоходец.

– Не смей, вернись! – выкрикнула я. – Не дури.

Теперь, когда я заставила его делать что хотела, паника овладела мной. Я потеряла голову и завопила. Самообладание покинуло меня. Я выбежала на верхнюю площадку лестницы и крикнула:

– Принесите скорее метлу!

Потом бросилась обратно в комнату.

Сначала я его не разглядела, а только большую, скудно обставленную гостиную с плитой и с окном, опущенным до самого низа, через которое были видны верхушки деревьев. Лишь самая верхняя часть окна не открывалась, прикрепленная к раме намертво.

Я подбежала к окну и выглянула. Фрэнк шел в мою сторону по парапету, держа в руках скатерть. Я не переставая кричала:

– Будь осторожен! Будь очень осторожен!

Он подошел к окну и встал перед ним, чуть покачиваясь, и даже его щуплая фигурка почти полностью загородила проникавший в гостиную солнечный свет. Я же видела перед собой только его коротковатые брюки и ступни ног без всякой обуви в серых, армейского образца носках, упиравшиеся в скользкую штукатурку. Фрэнк протянул руку, чтобы взяться за застекленную, но не открывавшуюся верхнюю часть окна, и в этот момент я резко наклонилась вперед, обхватив его вокруг лодыжек.

До сих пор слышу свои хриплые крики:

– Берегись! Осторожнее!

Потом донесся невнятный ответный возглас, и мне стало понятно: решение надо принимать немедленно.

И я толкнула его.

Фрэнк плечом ударился в верхнее стекло, и меня обдало дождем из мелких осколков. Но я продолжала толкать его в лодыжки, упершись в них не только руками, но и головой.

А затем почувствовала, что его больше нет передо мной. Раздался вопль. Буквально мгновение его тело еще было мне видно, затем наступила тишина, а через несколько секунд из каменного двора, который мы называли садом, мне послышался совсем другой звук. Его, как ни силюсь, не могу изгнать из своей памяти.

Я сделала шаг от окна, и с этой секунды мое сознание вдруг заработало ясно и четко. С лестницы доносился топот, и я бросилась туда, с криком, но теперь уже хорошо соображая, что кричу и зачем.

Первой мне встретилась Ма Поллини. Я попыталась ей все объяснить, но поскольку она почти не понимала по-английски, мне пришлось оттолкнуть ее и поспешно спуститься вниз по ступеням.

Все, кто в это время был дома, уже высыпали на улицу, но я помню только, как вышла из-под навеса крыльца и стояла, вся залитая лучами яркого солнца.

Фрэнка я не видела.

Вокруг него собралась толпа, а один из мальчиков из семьи Денверов, которая занимала первый этаж, подбежал ко мне, обнял и сказал:

– Не смотрите туда, Ма. Не надо туда смотреть.

Молодому полисмену я рассказала в точности, что произошло до того момента, когда ухватила Фрэнка за ноги. Со слезами вспоминала, как боялась не удержать его, но сил не хватило, его лодыжки выскользнули из моих рук, и он упал.

Полицейский проявил ко мне сострадание и доброту.

Потом появились другие работники полиции, выслушали повторение моей истории и сообщили, что им придется провести расследование. А тело Фрэнка все это время продолжало лежать во дворе, накрытое простынкой, снятой с постели одного из юных Денверов.

Полисмены только что закончили допрашивать меня, как домой вернулась Луиза – еще один сынишка Денверов поспешил по телефону уведомить ее о случившемся.

Мне никогда не забыть, как она сидела у меня на кухне, а я в присутствии тех же полицейских рассказывала свою историю уже в третий раз. Смерть Фрэнка не надломила ее, а когда я прочитала на лице Луизы выражение полного спокойствия, умиротворения и достоинства, то почувствовала уверенность в том, что поступила правильно.

Я не услышала от нее ни слова упрека. Наоборот, она подошла ко мне, поцеловала и сказала:

– Не надо так переживать, Полли. Я уверена, ты сделала все, что смогла.

Затем жильцы со второго этажа увели ее к себе и не позволяли подниматься наверх.

Полисмены были очень придирчивы и скрупулезны, но не опускались до грубостей или запугивания. А я думала: как же они все еще молоды – даже самый старший из них. Мне в особенности запомнился инспектор. Он выглядел совсем юным, когда снял форменный головной убор.

Они не могли понять, как он оказался на парапете, но моя история им все объяснила, и нашлось немало людей, полностью подтвердивших ее правдивость. Прежде всего, Ма Поллини и братья Денверы, которые еще не спали, когда накануне вечером он свалился с лестницы. Они тоже могли немало порассказать о Фрэнке, о его постоянной хвастливой лжи, об идиотских выходках, на которые он был способен, и постепенно у полицейских сформировался совершенно определенный образ этого человека.