Шестёрки-семёрки - [15]

записывают показания всех свидетелей по пути следа, оставленного беглецами. А правительство оплачивает все это. Так что для чиновников это скорее вопрос прогонных, чем храбрости.

Я приведу пример в доказательство своего утверждения, что неожиданность — лучшая карта в игре налетчиков на поезда. В 92 году шайка Дальтона задала много работы правительственным агентам в стране племени чиракезов. То было их счастливое время; они стали такими смелыми и дерзкими, что обычно об'являли заранее, что думают предпринять. Однажды они заявили, что остановят поезд М. К. и Т. в определенную ночь на станции Праер-Крик, на индейской территории. В ту же ночь железнодорожная компания забрала в Мескоджи пятнадцать полицейских агентов и посадила их в поезд. Кроме того, около пятидесяти вооруженных людей были спрятаны в депо в Прайер-Крике. Когда курьерский поезд Кати подошел к станции, ни одного дальтонца не было видно. Следующая станция, Адейр, находилась на расстоянии шести миль. Когда поезд подходил к ней, полицейские приятно проводили время, толкуя о том, что бы они сделали с дальтонцами, если бы те появились. Вдруг снаружи послышались выстрелы. Стреляла точно целая армия. Кондуктор и рабочий у тормоза вбежали в вагон с криками: «Железнодорожные налетчики!» Несколько полицейских раскрыли двери, соскочили на землю и побежали вдоль поезда. Другие спрятали винчестеры под сиденья. Двое вступили в бой и были убиты.

Дальтонцам потребовалось ровно десять минут, чтобы остановить поезд и снять охрану.

В течение следующих двадцати минут они забрали из денежного вагона двадцать семь тысяч долларов и исчезли бесследно. Я думаю, что полицейские вступили бы, в серьезный бой в Прайер-Крике, где они ожидали нападения, но в Адейре они растерялись и потеряли всю боеспособность, на что и рассчитывали дальтонцы, знавшие свое дело.

Мне кажется, что, в заключение, я не могу не поделиться некоторыми выводами из моей восьмилетней практики в роли налетчика. Ограбление поездов — невыгодное дело! Оставляя в стороне вопросы права и морали, которые мне не следует затрагивать, скажу, что в жизни аутло мало завидного. Деньги скоро теряют всякую ценность в его глазах. Он начинает смотреть на железную дорогу и на железнодорожников как на своих банкиров, а на револьверы, как на чековую книжку на любую сумму. Он разбрасывает деньги направо и налево. Большую часть времени он проводит по походному, скачет день и ночь и временами ведет такую тяжелую жизнь, что не в состоянии наслаждаться довольством, когда добьется его. Он знает, что в конце концов обречен, что рано или поздно лишится жизни или свободы, и что меткость его прицела, быстрота его лошади и верность револьвера только отсрочивают неизбежное.

Это не значит, что ои теряет сон от страха перед полицейскими. За все время моей практики я никогда не видал, чтобы полиция нападала на шайку аутло, не превосходя ее численно раза в три.

Но аутло не может выбить из головы одной мысли, — и вот что делает его жизнь особенно горькой: он знает, откуда полицейские рекрутируют своих агентов. Он знает, что большинство этих опор закона когда-то были его нарушителями, конокрадами, жуликами, бродягами и такими же аутло, как он сам; он знает, что они достигли безнаказанности и теперешнего положения только потому, что стали государственными шпионами и что изменили своим товарищам и выдали их на тюрьму и смерть.

Он знает, что когда-нибудь, — если он раньше не будет убит! — и его Иуда примется за дело, и тогда будет поставлена ему западня, и он самокажется захваченным вместо того, чтобы попрежкему захватывать других.

Вот почему налетчик на поезда выбирает себе компанию в тысячу раз с большей осторожностью, чем благоразумная девушка — возлюбленного. Вот почему он по ночам сидит на постели и прислушивается к стуку подков каждой лошади на дальней дороге. Вот почему он целыми днями размышляет над каким-нибудь замечанием или необычным движением товарища или над несвязным бредом лучшего друга, спящего с ним рядом.

Вот одна из причин, почему профессия железнодорожных налетчиков не так приятна, как одна из ее побочных ветвей — политика или биржевая спекуляция.

Улисс и собачник

Перевод Зин. Львовского.

Знаете ли вы час собачника?

Когда указательный палец сумерек начинает смазывать ярко окрашенные контуры Нью-Йорка, наступает час, посвященный одному из наиболее меланхолических зрелищ городской жизни.

С высоких утесов башенных квартир, с вершин меблированных комнат, в которых обитают горные жители Нью-Йорка, спускается армия существ, которые когда-то были людьми. Еще и теперь они ходят на двух ногах и сохранили человеческий облик и речь, но вы легко можете заметить, что по развитию они стоят ниже животных. Каждый из этих существ сопровождает собаку, с которой соединен искусственной связью. Все эти люди — жертвы Цирцеи.

Не по собственной воле стали они лакеями Фиделек, посыльными бультеррьеров и проводниками Тоузеров. Современная Цирцея вместо того, чтобы превратить их в животных, оставила между ними разницу… длиною в шесть футов привязи. Каждого из этих собачников его Цирцея ласкою, подкупом или приказанием заставила вывести на прогулку бесценное домашнее сокровище.