Шестерки Сатаны - [2]

— На. — Бето выдернул из пачки сигарету и подал бомжу.

— Спасибо. Огоньку тоже, если можно. Бето подпалил сигарету, бомж глубоко затянулся, едва не искурив «мальборину» в одну затяжку до фильтра.

— Ну, паспорт ты потерял, — вернулся к теме разговора Бето, — а как звали-то, не забыл?

— Тимофеев Иван Петрович, — гордо ответил бомж.

— Год рождения?

— Тысяча девятьсот сорок восьмой. 6 июля родился.

— А где?

— В Саратове.

— В самом городе или в области?

— В самом городе.

— Долго там жил?

— Долго.

— Улицу, номер дома помнишь?

Бомж наморщил лоб, не то действительно вспоминая, не то делая вид, что вспоминает.

— Как вы вообще на него вышли? — спросил я у Варана, воспользовавшись паузой. — Или первого попавшегося сцапали?

— Зачем первого попавшегося? — обиделся тот. — Все культурно. Посадили Чупу принимать посуду на недельку, с задачей по ходу дела приглядеть подходящего. Ну, она вот этого и присмотрела. Сегодня прибрали его, под видом ментов…

В это время гражданин Тимофеев, или как его там, соизволил прекратить мучительные воспоминания и произнести:

— Забыл. Улицу помню, Чернышевского, кажется, а дом забыл, на фиг.

— Родителей как звали? — спросил Бето.

— Отца не знаю, не было. А мать — Валентина Петровна. У меня отчество по деду.

Это вроде бы было логично, хотя и ровно настолько, чтоб не пробудить у нас подозрений в том, что он соображает лучше, чем нам требуется.

— Год рождения матери помнишь?

— Не-а. Лет семьдесят с гаком должно быть, если жива.

— Проживала там же?

— Нет. Уехала куда-то, пока я в армии служил.

— А когда ты служил?

— Не помню. При Брежневе еще. Гречко министром был.

— В каких войсках?

— В стройбате. Я только восемь классов закончил.

— Судимости есть? — строгим тоном дознавателя спросил Бето. Надо же, как подросли мои крестнички! Поглядишь на такого юношу и подумаешь, будто он честно отбарабанил свое в школе милиции.

— Нет. Не было. Забирать, вот как сейчас, забирали, а судить — не судили.

— А за что забирали?

— Не знаю. Я ничего такого не делал. Пьяный был иногда, а так ничего такого.

— Ладно. Когда, ты говоришь, из армии пришел?

— Не помню, я ж говорил.

Нет, по-моему, он все-таки косит. Четко держит свою линию. Действительно придурковатый бомж наверняка бы запутался. А этот нет. Следит за тем, чтоб не брякнуть чего-нибудь противоречащего ранее сказанному. Зачем? Может, за ним какая-нибудь мокруха есть? Или просто что-нибудь такое, чреватое статьей? А может, он вообще не случайно «показался» нашей милой Чупе? Как там в старом фильме говорилось? «Батьков казачок, а выходит, засланный…»

В общем, я пришел к выводу, что надо этого кадра для страховки забраковать.

— Не нравится он мне.

— Серьезно? — озабоченно спросил Варан.

— Да, Сашок. Очень не нравится. Можно нарваться на какую-нибудь ерунду. Надо бы подстраховаться, хотя как тебе объяснить свое мнение, я не знаю.

— Капрал, может, еще послушаешь?

— Нет. У меня на это дело времени нет. То, что он слишком хитрый, чтоб выполнить эту работу, мне уже ясно. В принципе, ты мог его и не показывать, решай сам. Если считаешь, что прав, — делай все сам и сам отвечай перед Чудом-юдом. Сроки работы остаются те же, так что думай. За ручку я тебя уже не обязан водить. Ты созрел, два года сам работаешь. Просил совета — я тебе его дал.

— Понятно, — вздохнул Варан, — значит, не поглянулся мужик? И его теперь за просто так — в печку?

— Саша, это вообще не тема для обсуждения. Порядок ты знаешь. Оставишь — наделаешь проблем. В общем, я поехал.

ПЕРЕСНЯТАЯ КИНОЛЕНТА

От подвальчика, в котором происходили «смотрины», я добрался пешочком до метро и, проехав одну остановку, поднялся наверх. Там меня дожидался Лосенок. Читал себе «Спорт-экспресс», сидя за баранкой родного «Чероки», и в ус не дул.

— Домой поедем, — сказал я. — Если вводных не было.

— Не было, — ответил Юрик.

— Ну и нормально. А то все вкалывай и вкалывай, так и загнуться недолго с устатку… Тем более что жара, блин, офигенная. В тропиках и то полегче.

Лосенок завел мотор, я отвалился на спинку сиденья, под свежачок от кондиционера.

— Какой-то ты странный стал по жизни, — заметил Лосенок, выворачивая в поток машин и встраиваясь в средний ряд. — Извини, конечно, может, я это не в кассу говорю, но не один я это замечаю. Мое, конечно, дело телячье…

— Твое дело — лосячье, — хмыкнул я. Прикол был давнишний, но любимый, Лосенку он тоже нравился.

— Правильно, лосячье, — кивнул он, — но все равно, с тех пор, как ты с заграницы вернулся, какой-то не такой стал. Целый год уже прошел, а ты все не в себе немного.

— И ты целый год сидел да помалкивал? — ухмыльнулся я. — Терпеливый, однако.

— Ну, сам понимаешь, вопросы-то задавать неудобно. Мало ли чего… Но тут намедни сам батя твой спросил, не вижу ли я в твоем поведении чего-то странного. Я, конечно, сказал, что вижу.

— Та-ак, мистер Лосенок, стало быть, вас уже за стукача работать приспособили?

— Ща обижусь…

— Пардон, эскюзе муа. Так что же странного вы соизволили заметить?

— Сказать по-честному?

— Обязательно.

— Короче, впечатление такое, будто ты мне две штуки баксов задолжал за что-то и теперь не знаешь, как вернуть.

— А я точно у тебя ничего не одалживал?