Шестерка Атласа - [17]

– Ну ты и козел, Варона. – Вот Либби уже вгрызлась в ноготь. Дурацкая привычка, хотя накручивание локона на палец ему нравилось еще меньше. – Ненавижу тебя.

Разговор застыл, как если бы кто-то из них замялся, экая, или впал в задумчивое молчание.

– Да-да, понял тебя. Так ты согласишься?

Она наконец оставила это ненужное притворство и закатила гл аза.

– Ну конечно. Если только Эзра не против.

– Боже мой, ты же это не серьезно?

Либби иногда делала такое лицо, что у Нико внутри все сжималось. Вот и сейчас она посмотрела так же, как в тот самый день, когда, не моргнув глазом, подожгла его.

Делай она так чаще, и нравилась бы ему больше.

– Мы с Эзрой живем вместе, Варона, и только что сняли новую квартиру, – напомнила Либби, как будто Нико мог в принципе забыть о ее абсурдной привязанности к Эзре Фаулеру, их бывшему студенческому советнику и просто зануде. – Надо предупредить его, если я и правда собираюсь пропадать в Александрии целый год, а то и дольше. Если меня, конечно, посвятят, – сказала она, явно подразумевая, что ее точно примут.

Они посмотрели друг на друга, понимая все без слов.

– Ты ведь и сам поговоришь с Максом и Гидеоном, да? – спросила Либби, выгибая бровь, которая скрылась под челкой.

– О съеме квартиры? Расходы на переезд нам покроют, – отмахнулся он.

Либби взглянула на него искоса.

– Вы, ребята, с самого первого курса дольше чем на час не расставались.

– Говоришь так, будто нас хирурги сшили. У каждого из нас своя жизнь, – напомнил Нико, когда они с Либби по диагонали пересекали Шестую авеню, постепенно забирая на юг.

Либби, к раздражению Нико, так и не опустила бровь.

– Правда есть, – резко произнес Нико, а Либби с сомнением улыбнулась. – И потом, они ничего не затевают. Макс богат и независим, а Гидеон… – Он не договорил. – Ну, про Гидеона ты сама знаешь.

Тут Либби уступила:

– Ну да. Ладно, э-э…

Оставшиеся четверть мили, пока они шли в молчании, она теребила волосы, а Нико не первый раз пришло в голову, что пора бы ему принимать ставки на то, каким образом Либби Роудс в следующий раз выдаст тревогу.

– До завтра, – сказал он, останавливаясь у ее квартала. – Так ведь?

– Гм? Да. – Она о чем-то задумалась. – Да, точно, и…

– Роудс, – со вздохом произнес Нико, и она подняла на него хмурый взгляд. – Слушай, ты главное… сама знаешь. Не реагируй на это так, в своем духе.

– Не в этом дело, Варона, – проворчала Либби.

– Именно в этом. Не съезжай с темы в своем духе.

– Какого…

– Ты заешь, – перебил он. – Не надо постоянно волноваться или еще что. Достало.

Либби упрямо выпятила челюсть.

– Так я теперь тебя утомляю?

Она правда утомляла Нико, но почему сама еще не поняла этого, оставалось тайной из тайн.

– Ты хороша, Роудс, – напомнил он, пока она опять не накинулась на него. – Ты хороша, ясно? Просто уясни, что я не стал бы донимать тебя в ином случае.

– Будто меня волнует твое мнение, Варона.

– Тебе вообще любое мнение волнует, Роудс. Особенно мое.

– О, особенно твое? Правда, что ли?

– Да. – Ведь ясно же. – Какой смысл отрицать это?

Вот теперь Либби завелась, но злая Либби хотя бы была лучше слабой и неуверенной.

– Ладно, проехали, – пробормотала она. – Просто… до встречи. Да завтра, наверное.

Она развернулась и пошла дальше, вглубь квартала.

– Передай Эзре, что я говорю «супер»! – крикнул вдогонку Нико.

Либби, не оборачиваясь, показала ему средний палец.

Значит, все хорошо, ну, или хотя бы как обычно.

Нико заставил себя пройти несколько кварталов своим ходом, а потом взмахом руки перенесся наверх, миновав бакалейную лавку, а заодно четыре этажа, наполненных дикой смесью разнообразных и не сочетающихся ароматов, и оказался на захламленной лестничной площадке их дурно перепланированной двухкомнатной квартиры, в которой они последние три года жили по соседству с огромной доминиканской семьей и их неуправляемым чихуа-хуа. Нико пошаманил с защитой и без ключа ввалился в жилище, застав внутри обычных его обитателей: на диване (который выиграл в «камень-ножницы-бумага» у братьев-бенгальцев снизу) сидел не то чтобы блондин и не то чтобы смуглый обладатель миндалевидных глаз, мнимой бессонницы, пятидневной щетины и ужасной осанки, а рядом с ним дремал, растянувшись, черный лабрадор.

– Николас, – сказал Гидеон, с улыбкой поднимая на него взгляд. – Cómo estás[1]?

– А, bien, más o menos. Ça va?[2]

– Oui, ça va[3], – ответил Гидеон, толкнув собаку. – Макс, подъем. – Помедлив немного, песель сполз с дивана, потянулся и недовольно посмотрел на людей из-под набрякших век. А потом в мгновение ока принял свою обычную форму, лениво почесывая ежик волос на голове и сердито глядя через плечо на Гидеона.

– Я так хорошо устроился, жопа ты с ручкой, – объявил человек, которого то называли Максимилиан Виридиан Вольф (и который в лучшие времена вел себя хотя бы не совсем как животное), то нет.

– В отличие от меня, – сказал Гидеон своим обычным ровным тоном, вставая и отбрасывая газету, которую читал. – Пойдем выйдем? Поужинаем?

– Не, я сготовлю, – сказал Нико. Готовить и правда умел только он, тогда как Макс почти не стремился осваивать практические навыки, а у Гидеона… были свои проблемы. Прямо сейчас Гидеон стоял без рубашки и потягивался, подняв руки над спорадически поблескивающими песочными прядями, и если бы не синяки под глазами, то выглядел бы он почти нормально.