Шестьдесят лет у телескопа - [17]
Однако наблюдения переменных звезд ни Араго, ни других астрономов не подтверждали этой догадки. Надо было проверить ее новыми наблюдениями.
И я взялся за это.
Я работал на новом астрографе со светосильной камерой. Он был установлен только в 1905 году. Деньги на приобретение инструмента подарил Федор Александрович Бредихин. Поэтому астрографу присвоили название «бредихинский». «Бредихинским» остался он до сего дня.
Во время Великой Отечественной войны астрограф перевезли из Пулкова в Алма-Ату. Я и сейчас продолжаю наблюдать на нем небо.
Тогда я фотографировал переменные звезды в созвездиях Персея и Большой Медведицы через разные светофильтры и обрабатывал спектры беты Возничего, сделанные Аристархом Аполлоновичем.
Основным заключением из наблюдений было, что все три исследуемые звезды показали уменьшение скорости света в межзвездном пространстве при уменьшении длины волны. Иными словами, наблюдалась как бы нормальная дисперсия света.
Вывод из своих наблюдений я изложил в большом исследовании «Два способа изыскания дисперсии в небесном пространстве». Работу напечатали в 1908 году.
В те времена научные работы издавались обычно на английском, немецком и французском языках. Мое исследование тоже пришлось переводить на французский язык.
Другая моя работа посвящена той же теме: «Опыт изыскания дисперсии света в межзвездном пространстве из наблюдений спектрально-двойных звезд». В ней тоже указывается, что наблюдается как бы нормальная дисперсия света.
Над дисперсией света работал и французский астроном Нордман. Он наблюдал две другие звезды глазом при помощи фотометра. Одновременно со мной Нордман обнаружил, что изменение длины, волны изменяет скорость света еще у двух переменных звезд.
За эти исследования Парижская академия наук разделила между Нордманом и мной премию Вильде.
Впоследствии еще несколько звезд показали изменение скорости света при тех же условиях. Но бесспорное объяснение явления еще не найдено до сих пор и получило пока название «явления Тихова-Нордмана».
Дисперсия света теснейшим образом связана с физическими свойствами космического пространства, с заполняющим его веществом, с сопротивлением движению звезд, комет и других тел во Вселенной. Поэтому дальнейшее уточнение явления Тихова — Нордмана имеет важное значение в изучении свойств Вселенной.
Мне хочется еще сказать несколько слов о Белопольском, работу которого я мог теперь непосредственно наблюдать.
Он был чрезвычайно точен. Жил в том же доме, где находилась астрофизическая лаборатория. Квартира была во втором этаже, лаборатория-в первом. В лаборатории Белопольский отвел для меня небольшую комнату, в которой я работал более десяти лет.
Из этой комнаты я слышал и видел, когда Аристарх Аполлонович приходил в лабораторию, когда он уезжал на заседание Академия наук в Петербург, когда выходил на прогулку.
Ровно в 9 часов утра открывалась дверь из квартиры Белопольского, и он спускался в лабораторию. На его столе был всегда полный порядок: ни одного лишнего предмета. Ровно в час дня он заканчивал работу и поднимался в квартиру.
Ученый никогда не пользовался помощью сотрудников и лаборантов. Всю научную, вычислительную, лабораторную, даже мелкую столярную и слесарную работу делал сам.
Он утверждал, что самый лучший его помощник — домашняя работница: она убирает квартиру, готовит пищу и дает тем самым ученому полную возможность делать свое непосредственное дело.
Относительно начинающих сотрудников Аристарх Аполлонович говорил: прежде чем допускать к научной работе, их надо заставлять мыть полы в лаборатории, чтобы они не гнушались никаким делом.
Я тоже до некоторой степени прошел этот стаж, выполняя обязанности истопника в трудные годы первой мировой войны.
В те времена пулковцы ездили в Петербург через станцию Александровскую, в четырех километрах от Пулкова, Обычно для этого нанимали экипаж крестьянина-извозчика, фамилию которого следует назвать: это один из наследственных извозчиков Птицыных, возивших не одно поколение пулковских астрономов.
Белопольский требовал, чтобы Птицын подавал экипаж к зданию лаборатории ровно за полчаса до поезда — ни на минуту раньше и ни на минуту позже, — и сам спускался немедленно.
В каждую ясную ночь Аристарх Аполлонович выходил для наблюдений на 30-дюймовом рефракторе. Его сопровождал служитель Иван Осипович Камашевский, который за многие годы службы в обсерватории хорошо изучил все тонкости в капризы башни 30-дюймового рефрактора.
Белопольский сроднился с этим инструментом, и трудно было себе представить, чтобы в ясную ночь он не наблюдал неба, если только находился в Пулкове и был здоров.
В Пулкове я встречал многих знаменитых русских ученых.
Раз в год приезжал академик Алексей Николаевич Крылов. Он был членом комитета, принимавшего отчеты директора Пулковской обсерватории. Иногда Крылов выступал, на заседаниях с очень интересными сообщениями по вопросам небесной механики.
В 1917 году директор обсерватории Баклунд скончался, и на его место Академия наук избрала Белопольского как единственного астронома-академика. Он это избрание принял скрепя сердце, не имея ни малейшей склонности к административной деятельности.
