Шестая сторона света - [39]

Я ждать не планировал.

Мои шаги точны, синхронизированы с расписанием. Я прибыл на платформу вместе с «киевским» поездом.

Сигнальные огни сменили цвет. Двери вагонов раскрылись и пассажиропоток вывалился на перрон.

Циркуляция пассажиров. Лавина неуравновешенных судеб вливалась в чёткие шестиугольники системы «Глобальная Перевозка™». Заняв своё купе, люди успокаивались. Они отдавали себя геометрии. На ближайшее дни, пока не прибудут в нужную точку, люди точно знали, с какой скоростью будут жить.

Жить в гиперзвуковой монотонности.

Стоит Алтынай сдать багаж, пройти по коридору вагона и сесть на диван у окна — она потеряна навсегда. Человека севшего на поезд нельзя уже выманить с той стороны окна. Он всё равно будет смотреть на тебя сверху вниз. Он уже не принадлежал той точке пространства, в которой находился ты и перрон.

Пассажир, который уже занял своё купе — это решившаяся неопределённость.

5

Девочка в платьице белом стояла возле груды чемоданов. Толстенький лысенький дядя рассчитывался с возильщиком. Забрав деньги, возильщик крутанул руль телеги и поехал за новым клиентом.

Девочка в платьице белом слушала мой плеер и попинывала борт вагона. Изредка задирала голову вверх, разглядывая далёкие окна.

Она не хотела оказаться навсегда по ту сторону.

Я шёл к ней, будто был один в туннеле. Будто нет другого пути, как вдоль монорельсы. Мой внутренний дыролов мигал всеми цветами, сигнализируя, что все микро и макро трещины в линии моей любви к Алтынай созданы мной.

Лебедев говорил, что это профессиональная деформация, когда мы описываем реальность в железнодорожных терминах.

Алтынай обернулась и не сразу узнала меня в комбезе. Взглянула на дыролов, потом опять на меня. Сняла наушники. Из-под днища поезда рвался сквозной ветер, слегка теребил подол её платья.

 — Что слушаешь? — спросил я, сам удивляясь твёрдости голоса. А ведь шёл и не знал, что сказать.

 — Нирвану.

 — Мощная музыка.

 — Тяжёлая. Просто ничего другого нет. Мой плеер у тебя.

 — Спешил, чтоб тебе его вернуть.

 — Скучал без своей мощной музыки?

 — Алтынай, — я сделал шаг к ней: — Не уезжай. Не пропадай.

 — Я должна.

 — Нет, не должна.

 — Почему?

Я посмотрел на лысенького дядечку: тот деликатно отвернулся и проверил, хорошо ли застёгнута сумка с вещами.

Алтынай сняла плеер и отдала мне:

 — Почему я не должна уезжать?

Машинально протянул ей компакт-диск-плеер:

 — Там батарейки сели. Ты не должна уезжать.

Алтынай усмехнулась:

 — Потому что батарейки сели? Куплю в вагоне-магазине.

 — Там дерут втридорога. Ты не должна уезжать потому что ты всё ещё работаешь стажёром на монорельсе. Нужно оформить увольнительные документы. И ещё — я люблю тебя. Если уедешь, то я поеду с тобой. Прямо сейчас куплю билет.

Алтынай то ли сдержала улыбку смущения, то ли наоборот пыталась улыбнуться, чтоб не заплакать.

Я взял её за руку. Вмешался лысый дядечка:

 — Как я понял, молодой человек, отговорил тебя? И правильно, и хорошо.

 — Никто меня не отговорил, — попыталась сопротивляться девочка в платьице белом.

 — Ну, доченька, хватит уже. Мы верим, что ты целеустремлённая. Если решила ехать, то поедешь. Поэтому можно и не ехать.

Папа Алтынай, оказался вовсе не строгим. Он протянул ладонь, мы познакомились. Её папа из тех людей, что всегда говорили окружающим что-то хорошее. Он похвалил моё имя и фамилию, потому что не знал меня настолько, чтоб хвалить за другие достоинства.

Возильщика папа Алтынай подзывал стеснительно, будто не хотел отрывать его от важного дела:

 — Возиль… Возильщик. Простите… можно ли… не могли бы… простите… — негромко просил он.

Я понял, что если не вмешаюсь, возильщик никогда к нам не подъедет.

 — Эй, ты, — заорал я работнику перрона, — что встал? Собирай багаж и вези на выход. Шевели булками.

6

Специально, чтоб мы не шли в унылом молчании, папа Алтынай деликатно болтал не затыкаясь. Понимал, что при нём мы не решались говорить о своих отношениях.

От родителей нужно скрывать все свои взрослые штучки, иначе никогда не повзрослеешь. Начнут поучать, предостерегать, делиться опытом, то есть всё испортят.

 — И правильно, дочка, — бормотал папа, быстро шагая вслед за электротележкой возильщика, — что там делать в Киеве? То революция, то гей-парад. У меня в Абрикосовом Саду работы на год, если не больше. А мама в Киеве тоже ненадолго. У неё работа такая. Мотаться по всем дворам, собирать статистику. Сегодня Киев, завтра Нью-Йорк или Йошкар-Ола.

Папа Алтынай повернулся ко мне:

 — Так и живём с женой: меня в один двор, её в другой, встречаемся изредка, как поезда на пересечении.

 — Папа, поезда на пересечении не встречаются, — засмеялась Алтынай. — Спроси у Леха, он железнодорожник.

 — Хм, железнодорожник говорите, молодой человек? — Папа в упор и внимательно посмотрел мне в глаза.

 — Да, если поезда встретятся на пересечении, то это будет крушением.

 — Видимо поэтому мы стараемся с ней не встречаться, — горько обронил папа.

Мы подошли к трамвайной остановке. Я помог возильщику погрузить сумки в багажное отделение вагона.

Перед тем как зайти в трамвай, папа обнял Алтынай:

 — Рад, что мы остаёмся. Теперь ты куда?

 — Я стажёр в обслуживании монорельса.