Шестая сторона света - [19]

— Так что, через пару лет верхние этажи, может быть, перестанут быть притоном наркоманов, и ты получишь там приличную маленькую квартирку, — подмигнула Алтынай.

— Поскорее бы. Почему у нас совершеннолетие в двадцать один год? В других странах можно с восемнадцати получать.

— В некоторых государствах совершеннолетие в двадцать пять.

— Ужас, блин. Хорошо, что мы не там.

4

Возле здания музея бродили скучающие жители. Обычно никто не посещал музей. От безделья же, все ломанулись.

Выставочные залы мне помнились своей торжественной пустотой. Я и мой друг детства, анимастер Волька, шли вдоль картин, будто весь музей для нас.

Впрочем, когда я с Алтынай, я будто с ней одной.

В зале современных анимастеров зрители всегда собиралась у пятиметровой аниматины, изображающей крушение поезда. Само собой, что сегодня возле пророческой аниматины зрителей ещё больше.

Чтоб не потеряться в толпе, я снова взял Алтынай за руку, одновременно рассказывал:

— «Крушение сто пятого» гордость музея. Но художественной ценности — ноль. Просто потрясающая техника исполнения. Вся анимация выполнена в «перманентной технике».

Алтынай зачаровано смотрела на «Крушение».

— Синхронизация живых элементов просчитана так, что нет разрывов. То есть, в каждый момент времени, одна из частей аниматины движется, чем создаётся эффект неустанного движения всей поверхности. Чисто технический трюк, но действует.

Действительно, вся поверхность «Крушения» постоянно шевелилась. Тебя затягивало в нарисованные обломки поезда, разрывало вихревым потоком, а осколки стекла впивались в лицо.

— Жутко, — сказала Алтынай.

— Этим и притягательны аниматины-катастрофы. Вроде всё происходит на твоих глазах, но не с тобой.

Я настойчиво потянул Алтынай ближе к залу современной классики, к которой относился Шай-Тай.

— Моя любимая аниматина, — сказал я, подводя Алтынай к полотну с девочкой в платьице белом.

— Р. Шай-Тай, «Подростки в Абрикосовом Саду», анимастеринг, реалистичная механика, 1866 год, — прочитала Алтынай название.

У меня так билось сердце, будто я был автором, а Алтынай — председатель выставочной комиссии.

Зря я показал «Подростков» Алтынай. Сам давно не видел эту аниматину. Оказалась скучнее, чем в воспоминаниях. Краски тусклее, анимация беднее, особенно после роскошного «Крушения сто пятого». Фигуры персонажей страдали нарушенными пропорциями. Аннотация слишком длинная и написана корявым языком.

Алтынай отпустила мою руку и внимательно прочла аннотацию. Поглядела несколько раз ремастеринг фрагмента ежемесячной анимации, когда мальчик с ножичком, поворачивался и смотрел на девочку в платьице белом.

— На меня похожа, — сказала Алтынай.

— Есть немного.

— Или на моё описание в объявлении, — она лукаво посмотрела на меня. — Папа даже не сразу показал мне объявление.

— Почему?

— Думал, маньяк какой-то сочинил, жертву ищет. Хотел в милицию пойти, да заметил милицейский штамп.

Я попробовал улыбнуться.

— Но мне понравилось описание меня. — Алтынай отвела взгляд. — Даже сохранила копию. Никто ещё так так красиво не писал обо мне.

Мы снова взялись за руки. Непременно поцеловались бы, но сзади кто-то ударил меня и заорал над ухом, обдавая перегаром:

— Небов? Лех? Ну ё-маё!

5

Парень в новом, но мятом джинсовом костюме и белоснежных кроссовках лыбился, убирая со лба прядь длинных светлых, как у Курта Кобейна, волос:

— Не узнал, что ль?

И больно хлопнул по плечу, будто хотел взболтать мою память.

— Волька?

— Ну! Ё-маё! — И кинулся меня обнимать. Во внутреннем кармане куртки у него была бутылка, которая больно давила мне на рёбра. Её он извлёк, откупорил крышку и протянул мне:

— За встречу.

Я сделал глоток. Алтынай скривилась и отказалась пить. Волька обратил внимание на неё:

— Кто это тут у нас? Я — Волька, анимастер-физикалист, многообещающий талант, — и протянул ей руку.

Алтынай нехотя пожала.

Волька выхватил у меня бутылку, сделал глоток портвейна и вернул, будто я нанялся к нему в бутылконосцы. Прищурился, всматриваясь в Алтынай, перевёл взгляд на аниматину:

— Сила искусства: мальчику нравилось изображение девочки, поэтому нашёл себе девочку-картинку.

— А ты точно анимастер? — холодно спросила Алтынай.

— Ё-маё, не похож? Слишком трезвый? — Он взял у меня портвейн и ещё выпил.

— А что мастеришь?

— Приходи, покажу. — Волька спохватился, вспомнив обо мне: — Пойдёмте все ко мне? Посидим, поболтаем.

Мои мысли были заняты прерванным началом возможного поцелуя:

— Давай позже. Три года назад ты не ответил на мой запрос на добавление в доску друзей.

Волька ухмыльнулся:

— Прости, брателло, не припоминаю такого. Что за доска?

— На Информбюро открылась доска, где списывались одноклассники.

Вмешалась Алтынай:

— Анимастер живёт в своём мире, и не знает о делах простых людей.

— Девочка-картинка права. Я избегаю бюро, объявления, инфодоски — все эти бездушные коммуникативные технологии. По работе хватает. Ну, пойдёмте. Или вы хотите смотреть пыльные аниматины в музее, вместо того, чтоб восхищаться смелой свежестью моего творчества?

Я настаивал:

— Давай в другой раз.

Но Алтынай вдруг заявила:

— Я бы пошла. В Музее как-то многолюдно сегодня.

Волька подхватил: