Шесть городов пяти континентов - [27]

Уолл-стрит выходит на Бродвей — центральную и самую длинную магистраль города, она протянулась на тридцать километров. Бродвей — единственная улица, нарушающая сетчатую планировку Манхаттана: она идет через остров наискось с юга на север. Многие думают, что Бродвей (этот большой светлый путь, как называют его американцы) весь сплошь залит огнями реклам, заполнен толпой, шумом и музыкой. Нет, на Бродвее много тихих, неприметных участков. Славу ему создает лишь та его часть, которая проходит через Таймс-сквер, получивший свое название от газеты «Нью-Йорк тайме», редакция которой расположена в районе пересечения Бродвея с 42-й стрит. Здесь и днем и ночью царит та вакханалия огней, тот ошеломляющий и в то же время удручающий разгул рекламы, которой так гордятся ньюйоркцы.

Как-то вечером я отправился на Таймс-сквер. Всюду здесь сверкали, вспыхивали и гасли миллионы разноцветных лампочек. Огни бежали по стенам небоскребов, образуя фигуры и надписи, мгновенно трансформируясь, переплетаясь, разбегаясь и вновь сходясь в причудливых узорах.

На углу одного из домов на пятиэтажной высоте укреплен рекламный экран авиакомпании «БОАК». Он имеет размер теннисной площадки. Весь экран состоит из белых лампочек, создающих ослепительный фон. И вот на этом сверкающем белом фоне возникают черные движущиеся силуэты — танцуют испанки, плывут гондолы, машут крыльями голландские мельницы. На экране проходят картины из жизни всех стран, куда летают самолеты «БОАК». Цикл длится десять — пятнадцать минут, потом все начинается сначала.

Красно-бело-синий круг диаметром метров двадцать возносит хвалу пепси-коле, заливая всю улицу нестерпимым сверканием. По бокам возвышаются столь же ослепительные многометровые бутылки «божественного напитка».

Вдруг надо мной раздается оглушительное шипение. Я невольно втягиваю голову в плечи, ожидая, что на меня налетит паровоз. Но страх мой напрасен. Это всего лишь световая реклама утюгов. Утюг величиной с трехэтажный дом шипит и пускает пар, а из-под него вылетает ослепительно чистое «электрическое» белье. А вот курильщик, выпускающий изо рта размером с большие ворота кольца дыма. «Кэмел» — лучшие в мире сигареты!»

Первые этажи домов на Бродвее — это сплошь рестораны, бары, кино, магазины дорогих вещей или, наоборот, вещей очень дешевых, изобилие лавочек с сувенирами. Захожу в один из магазинчиков, витрина которого забита самыми разнообразными вещами. Здесь продаются карнавальные маски и разные шутки-сюрпризы, фокусы и головоломки; здесь же висят дешевые галстуки и косынки, навалены горы зажигалок, колоды карт, автоматические ручки и карандаши. На столиках вдоль стен наборы открыток, иллюстрированные проспекты Нью-Йорка и других городов. А вот пепельницы, градусники, спичечницы с эмблемами города или сделанные в виде миниатюрного Эмпайр-стейт-билдинга, самого высокого здания в городе, или Статуи Свободы. А на полках, что пониже, можно найти и совсем невероятные вещи: резиновые кляпы, настоящие наручники, кастеты… Редкие посетители роются во всем этом хламе.

Прохожу несколько шагов — и снова магазин. На специальных стеллажах лежат сотни полупорнографическпх журналов, которые многомиллионными тиражами издаются в США. Они заполнены сальными анекдотами, фривольными рисунками и фотографиями голых и полуголых женщин. Чем старее номер журнала, тем он дешевле.

Иду мимо громадных зеркальных витрин роскошных баров, где в полутемных нишах или у сверкающих никелем стоек сидят немногочисленные посетители. Вот, например, бар «Демпси». Когда прославленный чемпион мира по боксу удалился на покой, он открыл заведение, привлекая в него легендарным ореолом своего имени любителей спорта. Впрочем, большинство тех, кто теперь приходит сюда, уже не видело великого чемпиона на ринге, но мода велит заходить в украшенный фотографиями и многочисленными спортивными трофеями хозяина бар, садиться за кольцеобразную стойку и выпивать пару коктейлей, рассуждая с видом знатока о спортивных делах.

Недалеко от бара «Демпси» в глаза бросается вывеска — «Музей ужасов». На пей изображена окровавленная женщина, проткнутая сотней ножей, и какие-то двухголовые скелеты. Первым «ужасом» оказывается сам хозяин «музея», стоящий у входа. Его рост 206 сантиметров, о чем гигант сам радостно сообщает.

Служитель водит меня по подвалу, в котором расположился «музей». Чего только здесь нет! И скелет двухголового ребенка, чье изображение красовалось на вывеске, и закопченые головы погибших за веру Христову миссионеров, и ботинки № 60 трехметрового великана, чья фотография висит тут же, и украшения дикарей, сделанные из человеческих костей.

Таких заведений, как этот «музей», на Бродвее немало. Хозяева их используют обычную тягу людей ко всему необычному, экзотическому.

Таймс-сквер и весь прилегающий район заполнены кинотеатрами. Кинотеатры здесь самые разные: роскошные, с нависшими из молочного стекла козырьками, с кондиционированным воздухом и красавицами билетершами в мундирчиках. И наоборот, какие-то дыры-подвалы, где можно, купив билет, входить в любую минуту и сидеть хоть пять сеансов подряд, что, кстати, привлекает сюда озябших безработных. У входов висят всевозможные «соблазнительные» объявления и фотографии.