Шесть дней Всемирного потопа, или Дневник мотоциклистки - [26]

Как—то давно, на глиняной трассе под Тулуном вот в такой же дождь мы встретили немца на мотоцикле БМВ. Дорогой шлем, яркий дождевик — все чин чином. На мотоперчатки бюргер натянул смешные резиновые перчатки зеленого цвета, в таких перчатках у нас уборщицы моют этажи и коридоры. Когда я поинтересовалась, кем он работает, он недоуменно посмотрел на меня и начал что—то говорить, но, сколько я не вслушивалась, ни одного знакомого слова не слышала.

«Пензенир, пензенир!» — бормотал рослый ариец.

— Пенсионер! — догадался первым Андрей. — Перед нами дедуля!

И помню, что нехорошо кольнуло тогда меня в сердце. На всю свою пенсию мой отец до самой смерти так и не смог бы купить даже одних мотоперчаток немца, которые тот так бережно скрыл под резиновыми перчатками советских уборщиц!

От мыслей этих я расстроилась еще больше и поэтому постаралась отвлечься и стала смотреть по сторонам. Дорога между тем шла по насыпи, а кругом тянулся низкий кустарник, и то и дело попадались заброшенные строения. Я смотрела на каждое из них как турист — с той точки зрения, что может, а что не может послужить нам ночлегом, но получалось, что ни одно из них не могло нам помочь — нигде не было крыш. Кое—где виднелись остовы тракторов и комбайнов. Запустением и одиночеством тянуло от этих строений. Что это было? Какие—то конторы? Заброшенные военные городки? Было непонятно, потому что вот — дорога, лес и ничего вокруг на многие километры — и вдруг посреди пустыря на отсыпанной гравием площадке стоит заброшенное здание в два—три этажа.

Мы ехали по огромной равнине, над которой летели рваные тучи. Горизонты вдруг раздвинулись, и видно было в обе стороны так далеко, насколько хватало глаз. И то, что мы видели, не доставляло радости, потому что от горизонта до горизонта был дождь. Стена дождя наступала на шоссе справа, где—то далеко слева тоже шел дождь, а впереди, прямо по курсу, очень—очень далеко, там, где тучи смыкались с горизонтом, было так темно, что даже невозможно было ничего рассмотреть, там сверкали молнии. Шоссе вилось по равнине, поворачивая то туда, то обратно, и я очень надеялась, что мы все же объедем грозу, но каждый раз после нового поворота дорога как—то плавно разворачивалась, что мы снова и снова ехали в поджидающую нас темень. А почему вообще так темно? Сколько сейчас? На остановке я обнаружила, что на часах уже девять вечера. Как быстро промелькнул день…

— Что будем делать? — спросил меня Андрей.

— Ехать… — делать было действительно нечего.

— Там где—то на середине трассы была гостиница, помнишь?

— Помню, — это было далеко, так далеко, что мне стало нехорошо. Нам снова придется ехать ночью.

— Что—то мне не хочется… Туда… — Андрей махнул рукой в сторону грозы, на мгновение задумался. — Может, уйдет? — он с надеждой глянул на меня, — или объедем?

— Может, и объедем! — я протерла мокрой перчаткой стекла очков, насколько это было возможно.

— Поехали?

Мы не попали под грозу, потому что в тот самый момент, когда грозовая полыхающая темень вдруг обступила нас, дорога вильнула вокруг непонятно откуда взявшегося холма, и гроза осталась за склоном. Так мы и вышли на трассу Барнаул—Кемерово. В прошлый раз мы выехали на эту трассу со стороны Барнаула. Согласно байке, дорогу эту сделали просто: сняли с железки рельсы, положили асфальт. Этим и объяснялись длинные, пологие повороты, отсутствие подъемов и спусков. Может, заброшенные здания и в самом деле были какими—то конторами или станциями железной дороги, которая была здесь давно?

В то лето первые сто пятьдесят километров, которые нам удалось проехать до темноты, мы ехали по воде. В самом буквальном смысле слова: вокруг расстилались болота, и, покуда хватало глаз, везде была стоячая вода, из которой торчали стволы гнилых берез. Тогда мы еле—еле нашли себе место для стоянки, на которой нас до костей обглодали комары и мошка. Тогда, вечером, я обнаружила, что меня кто—то укусил — лодыжка распухла. Я приняла таблетку против аллергии, совсем позабыв о том, что за рулем пить такие таблетки нельзя. Оставшуюся дорогу я не помню, потому что до обеда ехала «на автопилоте», благо машин не было ни в попутном, ни во встречном направлении. А когда я пришла в себя, то оказалось, что мы уже где—то под Кемерово. Все, что запомнилось, — это родные, бесконечно дорогие сердцу названия на указателях: Залесово, Черемушкино, Анисимово, Сосновка, Белово… Или вот еще — Новоперуново…

После слишком гордых алтайцев и странных селений, вроде Чаган—Узуна, Кокоря или Каракудюра эти названия казались мне песней.

Увидеть дорогу в этот вечер мне опять не удалось: гроза ушла в сторону, но ливень—то никуда не делся, он обрушился на нас новой ледяной стеной воды, и через пять минут я уже ничего не видела — поток воды лился по запотевшему стеклу шлема, потом запотели и очки, и мне пришлось каждые десять—пятнадцать минут останавливаться, чтобы протереть очки и стекло. Наверное, я была похожа на муху, все время трущую лапками голову, потому что вскоре мне пришлось протирать очки и стекло уже на ходу — так быстро оно запотевало. Если бы не было столько воды или хотя бы не было так холодно!