Шесть дней Всемирного потопа, или Дневник мотоциклистки - [20]

И начинаешь прислушиваться, присматриваться — может, на обочине кто—то стоит? Может, слышишь обрывки чих—то разговоров? Думаешь—думаешь, а потом ветер как—то по особенному сыграет пластиковым стеклом, и бормотание прекращается. «Тьфу ты, нечисть! — плюнешь в сердцах, — Что б тебя!» Тут главное не плевать на самом деле. В шлеме с закрытым стеклом это, знаете ли, чревато.

Это стекло на чудо—шлеме было утроено хитро: оно тщательно собирало весь поток холодного воздуха и направляло его точно в нос. Не выше и не ниже.

— Как ты в нем ездишь? — спросил меня Андрей как—то после того, как позаимствовал шлем для поездки поздней осенью, — в нем холоднее, чем в моем открытом!

Сам он все время ездил в одном и том же открытом белом шлеме с красными и синими наклейками. Без наклеек шлем был бы совершеннейшим яйцом! Да он и так был похож на яйцо.

Зато мой шлем тщательно оберегал голову при падении. А уж нападалась я в нем всласть! И на асфальте, и на песке, и на гравийке. Тормозила по—прежнему головой, и шлем вскоре приобрел боевой «раскрас» — шрамы украшали его вдоль и поперек. Даже тонированное стекло было шрамировано. В тот раз я упала на асфальте, на серпантине. Я помню, как отчетливо видела приближающийся к моему лицу асфальт и даже где—то успела понять, что при такой встрече с дорогой от моего лица ничего не останется. Но ничего я не могла в тот момент поделать — земное притяжение было сильнее. И тут произошло необъяснимое — несмотря на то, что падала я, как мне казалось, точно лицом вниз, первым в асфальт почему—то ударилось правое плечо. От удара стекло шлема захлопнулось, и в следующее мгновение приняло на себя удар об асфальт. Так мое лицо осталось целым, а на стекле появились глубокие борозды. Впрочем, это не мешало мне видеть — ведь уже в первый сезон стекло было исцарапано так, что ни один иностранец, наверное, не стал бы в нем ездить. Но русский человек может приспособиться ко всему, ну, я и приспособилась, так что царапины мне почти не мешали. Насколько мутным было стекло, я поняла лишь тогда, когда купила вот этот финский шлем. В первую же поездку я через стекло несколько раз пыталась почесать нос — забывала, что стекло опущено. Вот это да! А ведь шлем—то был не из самых дорогих!

Шлем хорош необычайно, но все же это просто шлем. Похоже, что в такую погоду одетой под него банданы маловато. И еще невозможно как следует отрегулировать стекло: поднимаешь его повыше — и дождь начинает сечь губы и подбородок, затекает за ворот, опустишь пониже — запотевает. А вытереть его как следует на ходу нет никакой возможности! Я удрученно вздыхаю, от чего стекло тут же покрывается туманом, просовываю пальцы под стекло, кое—как вытираю. Уже совсем стемнело. Фара на «Артесии» получше, чем на «Урале», но луч бьет вперед и вдаль и рассеивается где—то далеко впереди. Забыли отрегулировать. В темноте я ориентируюсь по белой линии разметки, но иногда она пропадает, и тогда приходится высматривать край асфальта.

Или вот еще можно написать целую диссертацию о бандане, байкерском платке, который можно купить, а можно просто сделать из подходящей тряпочки. Бандана может сгодиться на все случаи жизни. Её можно повязать на голову и ходить по городу, пижонски намекая всем о том, что ты вот такой непростой человек, а можно повязать в прохладную погоду под шлем, вместо подшлемника. В холод можно повязать её на лицо, словно киношному ковбою, — становится намного теплее. Её можно использовать как повязку или жгут, на худой конец, ею можно протереть зеркала, или фару, вытереть со лба пот или оттереть с ладоней глину. У меня за всю мотоциклетную жизнь было две банданы, и обе были мне подарены. Одна с символом «Металлики», а вторая — с символикой «Харли Дэвидсона». Думаю, если я их не потеряю, они прослужат мне еще много, много лет. Одну я обычно повязываю под шлем, вторую — на лицо. Даже подшлемник не изменил эту привычку. Теперь я вяжу на голову сперва бандану, потом натягиваю подшлемник. И вперед! Если дождь короткий, бандана на лице помогает сохранить тепло, но если затяжной, как сейчас, то её приходится снимать, потому что от мокрого платка лицо мерзнет сильнее, да и шлем запотевает намного быстрее, ведь дыхание уходит наверх, прямо под стекло шлема…

Посверкивают в луче фары капли дождя, радужными кругами расплываются фары встречных машин. Они слепят, застилают огненным светом глаза. Надежда только на мотоцикл — он должен вывезти из любой ямы и любого ухаба. Это ж все—таки эндуро. Я держусь настороже, все время сжимаю рукоятки руля, мало ли что попадется на асфальте. Дорога каждый год меняется, и там, где вчера был ровный асфальт, сегодня может быть разрытая ремонтниками яма. У нас все ради людей. Наконец, основательно замерзнув, мы останавливаемся — размяться и перекинуться парой слов.

— Где мы? — я слизываю капли дождя с губ.

Андрей подходит ближе, машет рукой, показывая, что в шлеме он не слышит меня. Светоотражающие полосы на дождевике вспыхивают и гаснут в свете фар.

— Что!?…

— Где мы? — кричу я.

— Да не ори ты!.. Тут, помнишь, где—то село было такое со смешным названием Козулька? Там еще пост ГАИ был? Ну? Может, доедем до поста, там спросим у гайцев? Должна же там где—нибудь быть гостиница или постоялый двор…