Шесть дней в лесах - [12]

По свисту крыльев, по обрывкам криков мальчик знал, что это возвращаются на родину нырки, свиязи и чирки - свистунки. Изредка протяжно и слабо цикали одинокие, отбившиеся от стаи дрозды. Там, в вышине, под беспредельным звездным шатром, над успокоившейся от дневных тревог, мирно спящей землей, в урочный час незримо совершался величественный весенний перелет птиц. Тысячи пернатых странников наперебой спешили в эти минуты к местам своих гнездовий, проносясь сотни верст среди холодных просторов над мелькающими далеко внизу лесами, полями, озерами... Незаметно для себя Севка забылся и заснул. Глухие стоны сычей были последним впечатлением, долетевшим до его сознания.

VII. Новый день начинается...

Знакомо ли вам то ощущение неприятной тяжести, неловкости и смутного беспокойства, когда на вас кто - то смотрит неизвестно откуда, но упорно и долго? Во сне именно это чувство вдруг овладело Севкой. Он вздрогнул и проснулся, как будто от неожиданного толчка — лесник сидел на корточках и смотрел ему прямо в лицо. Костер почти угас, огонь лишь изредка тревожно, боязливо вспыхивал. Мигающие отсветы все реже и реже пробегали по стенам ямы и корявым стволам ближайших сосен. Предрассветный ветер покачивал вершинами. Темный лес глухо шумел, заглуша дальние стоны сычей. Севка увидел, как лесник бесшумно поднялся, осторожно ощупал ногой почву и сделал первый шаг... Откинул в сторону ветку, лежавшую на пути к мальчику, и так же безмолвно придвинулся еще на один шаг... Только полтора шага отделяли его теперь от Севки. Прищурившись, с трудом удержива дыхание и притворяясь спящим, Севка следил за каждым его движением. Одна рука мальчика судорожно охватывала стволы ружья, другая дрожала, цепляясь за курки и спусковую скобку. Лесник стал медленно наклоняться над Севкой. Сердце бешено стучало в груди мальчика; целые вихри, потоки мыслей промчались за одно мгновение. Мелькнули давно позабытые рассказы отца о леснике, пойманном во время грабежа на дороге, убившем в течение нескольких лет четырех приезжих охотников из Москвы. Вспомнил, что ушел сюда, не простившись с матерью, что белку вчера нужно было бы застрелить на воротник сестренке... "Хочет обезоружить!" — как молния, мелькнуло в сознании, лишь только рука лесника прикоснулась к дулу ружья. "Что ты делаешь!" — громко и хрипло, не своим голосом вскрикнул Севка, разом вскочил на ноги, одним движением пальца поставил на взвод оба курка. Во рту пересохло, в висках стучало, ружье плясало в руках. "А... что... Аль чего приснилось..." — растерянно забормотал лесник, отступая назад, и начал подбрасывать поленья в потухавший костер. "Погас костер - то — проспали... Холодно стало..." — добавил он и неестественно позевнул. Севка, не выпуская ружья из рук, сел рядом с проснувшимся Гришей. Он трясся нервной дрожью и никак не мог успокоиться. Гриша почувствовал неладное и тоже держал ружье наготове.

Ветер унимался, шум леса постепенно стихал, звезды потускнели, и черная узорная резьба сосновых вершин стала немного отчетливей, когда нежданный, жуткий, басистый вой прорезал темноту. Протяжно отозвался он в недрах леса и замер в глубине низины. Мурашки невольно пробежали по спине мальчиков при звуках этого сильного, мрачного голоса. "Сам! Волчицу кличет", — буркнул лесник. Ветер, затихавший как будто для того, чтобы трое людей могли услышать звериный зов, снова усилился — лес откликнулся сдержанным гулом. "Пора на ток, — взглянув на небо, сказал лесник и поднялся. — Котомки можно здесь оставить — никто не возьмет". Мальчики упрямо надели их на плечи.

Без шума, без шороха прокрались три черные фигуры триста шагов до окутанной тьмой туманной низины. Здесь лесник остановился — за ним, как две тени, оба мальчика. Несколько томительных минут прошло в полном молчании. "Слышишь, играет... Вон там!" — вдруг указал лесник. "Ничего не слышу", — пересохшими губами прошептал Севка. В самом деле, до его слуха достигал лишь мерный говор встревоженных сосен да легкий скрип качающихся вершин. Щелканье глухаря, которое много раз изображал ему отец, мальчик никак не мог уловить. "Слышишь... Опять играет! Вот... вот!.." — "Ничего не слышу", — беззвучно лепетал Севка. "Эх, тоже охотники... Сами - то вы глухари! Ну, и сидите тут!" Лесник злобно выругался, вскинул ружье за плечи, как - то вдруг преобразился, пригнулся, прислушался и, с поразительной для своего роста легкостью, сделал три огромных, бесшумных прыжка. Черный и гибкий, он уже не был похож на человека и в темноте леса казался подкрадывающимся хищным зверем. Еще три прыжка,... остановка... снова три прыжка,... снова остановка. Фигура лесника растаяла, сгинула среди темных стволов деревьев. Севка бессильно опустился на кочку, не чувствуя, как из ее мха сочится вода. Неудача на току и пережитые ночью волнения сильно потрясли его. Он тяжело дышал, спазмы сжимали горло, нервы не выдержали — он закрыл лицо руками и беззвучно заплакал. Теплые слезы, скатываясь между пальцами, падали на землю и слабо шелестели по сухому березовому листу. Гриша чувствовал, что сейчас не время для расспросов. Прильнув щекой к жесткой, холодной коре березы, зорко посматривал вокруг и прислушивался к каждому шороху. "Гриша! — вдруг окликнул его Севка и, дрожа от волнения, смешанного со злостью, рассказал о покушении лесника. — Черт рябой, леший... Как это он нас еще вчера не зарубил! А стрелять со своей одностволкой, должно быть, боится: одного - то убил бы, а второй — угостил бы его глухариным зарядом". Может быть, взволнованные ребята слишком преувеличивали опасность, но, как бы то ни было, они решили быть настороже, не уходить далеко друг от друга и зарядили ружья картечью.