Шерлок Холмс в Петербурге - [13]

— Подлец, мазурик проклятый! — загремел ее голос с силой, которой никак нельзя было предполагать в столь тщедушной оболочке, — ты снова обокрал меня!

— Ну полно, душечка, не горячись! Между мужем и женой — что за счеты! Разве я могу что-нибудь украсть у тебя?

— О, если бы у меня хватило духа развестись с тобой, — воскликнула старуха, — я, наконец, разбила бы проклятую цепь, которая тянет меня обратно в болото, откуда я выбралась с такими нечеловеческими усилиями! Но теперь надо, во что бы то ни стало, покончить со всей этой грязью, — решительно заявила она, наступая на мужа. — Слышишь ты, я хочу, чтобы все это окончилось. Баста!

Вор насмешливо осклабился.

— Как послушаю я тебя, Дунька, так просто, не верится, что ты прежде мыла стаканы в чайной. Право, ты говоришь, точно заправская барыня! Как увижу я тебя в шикарной коляске, развалившеюся в пух и прах около разодетого пижона, так невольно говорю себе: «Неужто это твоя Дунька катит на „Стрелку“? Та самая Дунька, с которой ты познакомился и слюбился на черной половине трактирного заведения „Венеция“, за Нарвской заставой? Нет, это, должно быть, какая-нибудь баронесса, которая...»

— Молчать! — крикнула, вне себя, гадалка, — ни слова больше, не то я позову городового, чтобы тебя отправили в участок. Я знаю, что тебе не по нутру встречи с полицией!

Вор, по-видимому, не хотел довести до крайности свою разгневанную жену. Он поспешил уступить ей.

— Ну, если ты не хочешь, я не стану говорить об этом... Но, право, я никак не могу взять в толк, зачем ты все еще корчишь из себя гадалку? При твоих знакомствах и доходах это не имеет смысла. Такое занятие, пожалуй, годилось бы еще для меня, жалкого горемыки...

— Чего ты притворяешься сиротою казанскою, чего хнычешь? — возразила гадалка. — Я даю тебе по пятидесяти рублей в месяц. Куда ты их деваешь? Ты их растранжириваешь по кабакам с такими же пропойцами, как ты сам.

— Полно, Дунечка, не сердись. Видно, я такой уж уродился: незапасливый, незадачливый... Долго ли спустить две четвертных? Месяц-то долог. Вот как бы ты расщедрилась, да отвалила радужную...

Старуха пренебрежительно засмеялась и отвернулась от мужа.

— А что это за важный барин катался вчера с тобой на автомобиле?

Гадалка, очевидно, взволнованная, повернулась к нему.

— Где ты видел меня? — в свою очередь спросила она, гневно сверкнув глазами.

— Это все равно. Я хотел только сказать, что, заведя богатого любовника, можно бы помочь и мужу стать на ноги!

— Ты знаешь наше условие, — резко заговорила гадалка, — каждый из нас идет собственной дорогой, И надеюсь, что ты не шпионишь за мной. Если ты вздумал отважиться на нечто подобное, твоей масленице наступит скорый конец, милый мой!

— Похоже на то, — но я надеюсь, Дунечка, что ты еще одумаешься. Ведь, я могу разнюхать, где находится твоя вторая квартира, в которой ты живешь на самом деле, потому что здесь, ведь, простая ловушка; тогда я могу круто стать тебе поперек горла. Не поможет тебе и вся твоя хитрость!

Гадалка подошла вплотную к мужу и, пристально смотря ему в глаза, сказала:

— А что будет, если ты, грубое животное, заставишь меня — и, конечно, не одну — уехать из Петербурга за границу? Я могу навсегда улетучиться отсюда.

Вор привскочил со стула. Слова эти были произнесены слишком серьезным и настойчивым тоном, чтобы можно было предположить, что гадалка шутит. При том же все обращение ее вовсе не говорили в пользу такого предположения.

— Ты, конечно, не поступишь со мной так жестоко, Дунечка, — жалобно произнес он. — Ты знаешь, что я всегда любил тебя и на все смотрел сквозь пальцы.

— О, да, ты охотно прощал меня, когда я покупала твое снисхождение за наличные денежки. Клянусь тебе всем, что для меня осталось святого на свете, что я выполню свою угрозу, если ты осмелишься каким бы то ни было образом стать мне поперек дороги, или только дашь понять, что я с тобой знакома. Я покончила со своим прошлым; я хочу быть там, куда мне удалось втереться, действительно такой, какой я до сих пор только казалась.

Муж гадалки, видимо, смутился, сознавая, что зашел слишком далеко.

— Но я вовсе и не собираюсь, — покорно произнес он, — чем-нибудь повредить тебе. Будь себе хоть графиней, хоть баронессой, это меня нисколько не касается.

Гадалка пристально посмотрела на своего мужа. Она убедилась, что вышла из борьбы победительницей. Она ударила этого дряблого человека по самому больному месту, дав ему понять, что он существует лишь по ее милости.

— Так как мы только что говорили, что я, может быть, уеду из Петербурга, — продолжала она, — то не мешает, кстати, выяснить вопрос: при каких условиях согласишься ты на развод со мной?

— Давай десять тысяч, — сказать негодяй, немного подумав.

— Ты мог бы с таким же успехом запросить пятьдесят тысяч, — возразила, усмехнувшись, гадалка. — Уж не воображаешь ли ты, что я стала миллионершей? Вспомни, сколько денег я тебе переплатила за все эти годы!

— У тебя нет столько? Что ж, заплатит твой любовник!

— Если ты так глуп и упрям, тебе же хуже. А теперь, прощай! Ты можешь оставить себе булавку, которую украл у меня. Смотри, как бы тебе не попасть из-за нее в скверную историю!