Шерлок Холмс против Дракулы - [5]

— Думаю, стоит отнестись к этому серьёзно. Если такие люди, как доктор Сьюард и молодой лорд Годалминг, рискуя всем: репутацией, честью, свободой, — отважились на такие ужасные поступки… — И я подробно пересказал моему другу всё, о чём только что узнал из рукописи.

— Так, вы говорите, они вбили покойной мисс Уэстенре кол в грудь и отрезали ей голову, и всё это лишь потому, что считают, что она и была та самая «касивая леди», которая покусала детей в Хайгейте? — задумчиво проговорил он. — Похоже на коллективное сумасшествие… Ну, хорошо, я, пожалуй, возьмусь за это дело. Что он собой представляет, этот граф Дракула? Мы должны знать своего врага, чтобы иметь возможность рассчитывать на победу.

— Профессор Ван Хелзинг сообщает о нём много интересного, в основном из фольклора. Если верить всему, что о нём говорится, граф Дракула поистине необыкновенное существо. Это вампир, живущий за счёт крови других; он бессмертен, в том смысле, в каком понимаем это мы, смертные; он обладает силой двадцати мужчин; он может исчезать в одном месте и появляться в другом; он управляет стихиями. Помните шторм в Уитби? Это его рук дело. Он повелевает волками, крысами, летучими мышами, пауками и другими животными. Он может окутать себя туманом; он может материализоваться из пыли в лунных лучах; он может проскользнуть в щёлочку толщиной с волосок; он может…

Холмс остановил меня движением руки.

— Что может граф Дракула, понятно: практически всё, — сказал он. — А чего он не может? Есть у него слабые места, недостатки, которыми мы могли бы воспользоваться?

— Он не отбрасывает тени и не отражается в зеркалах; он хиреет без свежей крови; он не может проникнуть в дом, пока его туда не пригласят, хотя бы единожды; он может пересекать проточную воду только во время прилива или отлива; его сверхъестественные способности исчезают с наступлением дня; он боится чеснока и святой воды, с опаской относится к распятию; он не может выйти из гроба, если на него положить ветку шиповника; единственный способ успокоить его — отрезать ему голову…

Холмс преувеличенно вздохнул.

— И этим, Уотсон, мы должны заниматься!

В одиннадцать часов вечера, покидая гостиную, я увидел, как Холмс снова потянулся за своей склянкой и сафьяновым несессером…

Проснувшись на другое утро раньше обычного, часов в семь, я застал Холмса полностью одетым в гостиной.

— Присаживайтесь, Уотсон, — пригласил он, — у нас ещё есть время, чтобы насладиться чашечкой кофе. Я обдумал вчерашнее дело и пришёл к выводу, что оно может оказаться гораздо серьёзней, чем представлялось вначале. По крайней мере, смерть мисс и миссис Вестенры — не шутка. Вы, конечно, знаете моё отношение к сверхъестественному, но… кто знает.

— Там вы думаете, что всё это может быть правдой?

— Ничего не могу об этом сказать, пока лично не изучу все подробности дела. Меня беспокоит другое.

— Что же?

— Вполне ли искренна с нами миссис Харкер. Сдаётся мне, Уотсон, она чего-то недоговаривает.

Его слова удивили меня.

— Почему вы так решили? По-моему, вы излишне подозрительны по отношению к девушке.

Мне не хотелось верить в плохое.

— Или вы слишком доверчивы, — улыбнулся мой друг. — Что ж, не будем забегать вперёд. Подождём, что она скажет нам на этот раз.

Однако часы пробили десять… одиннадцать… а нашей вчерашней гостьи всё не было. В полдень Холмс свернул газету, которую просматривал от нечего делать, и с раздражением швырнул её на пол.

— Ну вот, Уотсон, — разочарованно проговорил он, — похоже, фантастическое приключение, которое было наклюнулось, сорвалось с крючка. Ох уж мне эти женщины!

— Возможно, что-то помешало ей приехать? — предположил я. — Какое-нибудь непредвиденное обстоятельство. Или даже несчастье.

— Скажите ещё, что её покусал вампир. Не хочу даже и слышать об этом!

В тот день я трижды становился свидетелем безобразной интермедии с участием склянки и сафьянового несессера. Порой мой друг просто невыносим.

Но на том история не кончилась. На другой день, во втором часу пополудни, раздался звонок в дверь, и на пороге нашей гостиной появилась миссис Харкер. Её лицо было мертвенно-бледным, и даже спешка, — а она явно спешила, — не вызвала обыкновенного в таких случаях румянца на щеках. Но больше всего меня поразили тёмные, почти чёрные круги у неё под глазами. На голове девушки была шляпка, низко надвинутая на лоб, а вокруг шеи бархатка на застёжке; и шляпка, и бархатка, на мой взгляд, совсем не шли ей.

— Простите меня, мистер Холмс, и вы, доктор Уотсон, что я подвела вас и не приехала вчера, — заговорила она прерывистым голосом, в котором сквозили страх и отчаяние. — Клянусь Богом, я не могла! Вы простите меня?

— Присядьте, миссис Харкер, — поспешил сказать я, прежде чем мой друг не выдал какую-нибудь бестактность. — Выпейте с нами кофе. Не желаете ли бисквитов?

— Нет-нет, благодарю вас, — как мне показалось, испуганно ответила девушка. — С тех пор, как всё это началось, мне кусок в горло не лезет. Вы прочли рукопись, мистер Холмс?

— Доктор Уотсон прочёл, — сказал Холмс. — И, к сожалению, она произвела на него впечатление. К сожалению, поскольку теперь, по всей видимости, мне придётся заняться этим делом. Итак, чего вы хотите от меня?