Шерлок Холмс на орбите - [133]

Мое сердце бешено заколотилось в груди.

— Говорю вам, Холмс, никогда я не был так счастлив, как увидев вас живым!

— Не сомневаюсь, Уотсон, но вы же должны были увидеть что-то одно. Вы не могли увидеть одновременно два разных исхода неопределенной ситуации. И, увидев то, что увидели, вы сообщили о своем наблюдении — сначала полиции, затем репортеру из «Журналь де Женев» и наконец опубликовали инцидент полностью в журнале «Стрэнд».

Я кивнул.

— Но Шрёдингер не учел одного обстоятельства в своем мысленном эксперименте с кошкой в ящике. Предположим, вы открыли ящик и увидели, что кошка мертва, и что вы позже рассказали об этом своему соседу, и что ваш сосед отказался поверить в то, что она мертва. Что произойдет, если вы во второй раз посмотрите в ящик?

— Очевидно, я увижу ту же самую мертвую кошку.

— Возможно. Но если тысячи — нет, миллионы! — отказываются поверить в смерть гениального наблюдателя? Что, если они отвергают все доказательства? Что тогда, Уотсон?

— Я… я не знаю.

— Благодаря тупому упрямству они переделают реальность, Уотсон! Истину заменит вымысел! Они вернут кошку к жизни. Более того, в первую очередь они попытаются поверить в то, что она никогда не умирала!

— И что с того?

— А то, что мир, который должен обладать одной конкретной реальностью, оказывается в неопределенном положении. Ваши наблюдения очевидца должны были сыграть решающую роль. Но упрямство человеческой натуры легендарно, Уотсон, и из-за этого упрямства, от отказа поверить в то, что было сказано, Вселенная оказалась в состоянии неосуществленных возможностей. Мы по сей день существуем в зыбком мире из-за противоречия ваших наблюдений, сделанных у Рейхенбахского водопада, и наблюдений, которые вы должны были сделать, по мнению человечества.

— Но все это так фантастично, Холмс!

— Отбросьте невозможное, Уотсон, и то, что останется, каким бы невероятным оно ни было, и есть истина. Что приводит нас к вопросу, который поставил перед нами нынешний Майкрофт, — к парадоксу Ферми. Где же разумные существа с других планет?

— Вы сказали, что решили эту загадку.

— Да, решил. Вспомните способ, каким человечество искало подтверждения их существования.

— Посредством беспроволочного телеграфа, то есть радио, стараясь подслушать их переговоры в эфире.

— Верно! А когда я вернулся из царства мертвых, Уотсон?

— В апреле тысяча восемьсот девяносто четвертого года.

— А когда этот одаренный итальянец, Гильельмо Маркони, изобрел беспроволочный телеграф?

— Не имею представления.

— В тысяча восемьсот девяносто пятом, мой дорогой Уотсон. В следующем году! За все время, что человечество использовало радио, наш мир находился в неопределенном состоянии. В состоянии нереализованных возможностей!

— И что это значит?

— Это значит, что инопланетяне существуют, Уотсон, и отсутствуют не они, а мы! Наш мир сбился с ритма остальной Вселенной. Из-за нашей неспособности принимать горькую истину мы перевели себя из реального в потенциальное существование.

Мне всегда казалось, что мой друг обладает преувеличенным мнением о себе, но это уже слишком.

— Так вы предполагаете, Холмс, что данным неопределенным существованием мир обязан именно вам?

— Совершено верно! Ваши читатели не позволили мне умереть, даже если этим я достиг того, чего желал, — уничтожения Мориарти. В этом безумном мире наблюдатель потерял контроль над наблюдениями! Если моя жизнь на чем-то и основывалась, — моя жизнь до того нелепого воскрешения, описанного в вашем рассказе «Пустой дом», — так это на разуме! Логике! На вере фактам! Но человечество отреклось от этих принципов. Весь мир от этого оказался не в порядке, сбился с пути, и теперь мы отрезаны от цивилизаций, которые существуют повсюду. Вы говорите, что вас завалили требованиями вернуть меня к жизни, но если бы люди на самом деле понимали меня, понимали, на чем основывалась моя жизнь, они бы поняли, что единственная дань, которой они могут почтить мою память, — это принять факты! Единственно правильным решением было бы решение оставить меня мертвым!

Майкрофт послал нас обратно во времени, но не в 1899 год, откуда он нас забирал, а, по просьбе Холмса, на восемь лет раньше, в май 1891 года. Тогда, конечно же, жили более молодые наши варианты, но Майкрофт заменил их нами, а молодых отправил в будущее, где они должны были прожить остаток жизни в окружении симулированной реальности, взятой из наших с Холмсом воспоминаний. Мы были старше на восемь лет, чем во время нашего первого побега от Мориарти, но в Швейцарии нас никто не знал, и потому перемена возраста осталась незамеченной.

Я в третий раз оказался в том роковом дне у Рейхенбахского водопада, но, в отличие от второго, он снова представлял собой настоящую реальность.

Я увидел, как к нам приближается посыльный мальчик, и сердце мое учащенно забилось. Повернувшись к Холмсу, я сказал:

— Я не могу оставить вас одного.

— Можете, Уотсон. И вы оставите меня, потому что еще никогда не подводили меня. Я уверен, что вы доиграете весь сценарий до конца. — Он замолчал на мгновение и добавил чуть-чуть грустно: — Я могу обнаруживать факты, но не могу их изменять.